Виктор Ашихин, УГМК: В недрах России есть всё, надо только извлечь

Год экологии в России официально стартует 27 декабря 2016 года на заседании Государственного совета, который посвящен этой теме. Специалисты научно-исследовательского и проектного института в области горного дела, металлургии и обогащения полезных ископаемых - ОАО "Уралмеханобр" (входит в научный дивизион Уральской горно-металлургической компании - УГМК) занимаются этой темой десятки лет. Основой экологического благополучия страны, утверждают в «Уралмеханобре», является проектирование и строительство новых производств, где требования к защите окружающей среды изначально высоки, так как соответствуют современным стандартам. Вторая задача – модернизация существующих производств, постепенное сокращение привычной нагрузки на окружающую среду. Поэтому вполне логично, что основная финансовая нагрузка мероприятий Года экологии, по мысли федеральных властей, ложится не на бюджет, а на бизнес. "Речь идет о вложениях в реконструкцию и техническое перевооружение, строительство новых экологически безопасных объектов и очистных сооружений", - сказал спецпредставитель президента РФ по вопросам природоохранной деятельности и экологии Сергей Иванов. Как научный и проектный "локомотив" УГМК участвует в создании и внедрении чистых технологий и решений в крупнейших горно-металлургических проектах в России и за ее пределами, рассказал в интервью ТАСС генеральный директор ОАО "Уралмеханобр" Виктор Ашихин. - Виктор Владимирович, институт сегодня работает в широком профиле. За счет чего удалось добиться сегодняшних позиций и уровня? Какие стратегические задачи и приоритеты? - Прежде стратегии и приоритетов в нескольких словах – о нашем институте. Это старейший научно-исследовательский проектный институт в Екатеринбурге, нам 87 лет. «Уралмеханобр» знают на всем постсоветском пространстве. На основе разработанных нами технологий и проектных решений построено и пущено в эксплуатацию свыше 90 крупнейших промышленных объектов в России, странах СНГ и дальнего зарубежья. Сейчас мы входим в состав УГМК, поэтому участвуем в стратегическом планировании ее сырьевой базы, в создании производства конкурентоспособной конечной продукции, выступаем генподрядчиком по всем научно-исследовательским и проектным работам компании. Это – около 60% наших работ. Остальное – заказы на научно-техническую продукцию для других предприятий в России, ближнем и дальнем зарубежье. Сейчас трудимся над более чем двумя десятками крупных и перспективных проектов. - Об этом поговорим чуть позже. И, все-таки, какие приоритеты? - Их несколько. Первое – сам бренд «Уралмеханобра». Его знают во всех странах бывшего СССР. И это позволяет нам получать заказы и работать, в том числе, на тех объектах, которые мы же когда-то и проектировали, а сегодня готовы заниматься их модернизацией. Во-вторых, мы ключевые участники комплексной программы модернизации производства по всей технологической цепочке УГМК – будь то вопросы повышения качества медно-цинкового концентрата на шахтах и карьерах Башкирии, внедрение передовых технологий на медеплавильных заводах в Оренбургской и Свердловской областях или строительство самого современного в Европе цеха электролиза меди – близ Екатеринбурга. И третье – то, что относится к нашему главному конкурентному преимуществу - комплексность. Мы начинаем работу с изучения обогатимости руды, ее механических свойств, делаем регламент, на основе которого проектируем объект. Не каждая проектная организация может похвастаться таким подходом – выстроить проект с нуля, с чистого листа. В итоге: даже в кризис, о котором все говорят который год, мы наращиваем объемы производства. - Насколько вы оснащены технически? В первую очередь мы проектный, а не научный институт. В проекте работает 280 человек, в науке – порядка 70. Проектная деятельность в прошлом году позволила нам заработать 460 млн руб., научная – не более 100 млн. Оснастка соответствует пропорции. Программное обеспечение позволяет серьезно повышать производительность труда проектантов. - И какая сегодня производительность? - Я бы оценил ее выше средней. Но еще есть над чем работать. Это по проектной части. По научной, в первую очередь по обогатительной науке, есть серьезный перечень оборудования – около 100 единиц - который помогает в научных разработках. Стараемся иметь все самое передовое. - Какие самые крупные проекты были реализованы в этом году в международном и межрегиональном сотрудничестве? - Начал бы не с крупнейших, а с тех, что начинаются со слова "впервые". Интересно, что впервые в истории института в этом году мы проектировали непромышленные объекты. Первый – это рабочая документация самого современного в России перинатального центра "УГМК-здоровье" в Екатеринбурге, где будет лаборатория ЭКО, женская консультация, родильный дом с индивидуальными родовыми и послеродовыми комнатами, отделение патологии для будущих мам. Строительство ведется, остался только авторский надзор. Второй – тоже объект УГМК, Дворец самбо, который предполагается построить в Верхней Пышме (город-спутник Екатеринбурга, где находится штаб-квартира УГМК – ред.). Проектированием занимались наши же сотрудники - те, что работают и над промышленными объектами. Но здесь они получили новые знания, компетенции, которые бросать и не использовать – просто глупо. И мы будем использовать этот опыт. Хотя, уверяю, работы по основному профилю – проектирование промышленных объектов - хватает. - А что "самое-самое" по профильной специализации? - Самые крупные из промышленных – это объекты развития и реконструкции УГМК. В горном производстве полным ходом идет проектирование Ново-Учалинского ГОКа, карьера "Юбилейный" ООО "Башкирская медь". Идет реконструкция плавильного производства ОАО "Святогор" в Красноуральске Свердловской области. За "периметром" УГМК самые крупные партнеры – Соколовско-Сарбайское горно-обогатительное производственное объединение в Республике Казахстан, где выполняем целый ряд научных и проектных работ. У нас большие планы по развитию этого направления. Это также и производственная группа "Магнезит", и АО "Алроса" – в основном в части горной науки. Из того, что уже сделано в последнее время и чем мы имеем право гордиться, отмечу два проекта. По заказу корпорации ВСМПО-Ависма - мирового производителя титановой губки для авиации и космоса – нами разработана технология извлечения минералов титана (ильменита и рутила) и циркона (циркония) из титан-циркониевых песков Центрального месторождения, расположенного в Тамбовской области. А в Курской области на Михайловском ГОКе по контракту с компанией «Металлоинвест» специалисты института спроектировали самый современный в России технологический комплекс обжиговой машины № 3. Последний раз аналогичный проект был реализован в 70-х годах XX века на Качканарском ГОКе. Проектировщик, к слову, тоже мы, «Уралмеханобр». Но обжиговая машина такой производительности в России и бывшем СССР сдана в эксплуатацию впервые. Ввод комплекса в эксплуатацию позволит увеличить общий объём производства окатышей России более чем на 10%. Ввод комплекса в эксплуатацию позволяет увеличить общий объём производства окатышей в России более чем на 10%. Проектная мощность ГОКа – 15 млн тонн в год. Институт выполнил обоснование инвестиций по строительству данного комплекса, разработал рабочую документацию, осуществил авторский надзор за его строительством. - А дальнее зарубежье? - По заказу иранской компании Azaran Industrial Structures Co проектируем фабрику окомкования на месторождении Санган в Иране производительностью 5 млн тонн обожженных окатышей в год. Это позволит обеспечить металлургические предприятия Исламской Республики качественным железорудным сырьём. По понятным причинам проект то останавливался, то возобновлялся. К тому же там сложные климатические условия – высокогорье. Тем не менее, все идет к завершению, и, если не будет форс-мажора, в 2017 году мы проект закончим. Фактически завершен проект с КНР. Таким "пробным камнем" стало для нас участие в строительстве обогатительной фабрики Кимкано-Сутарского ГОКа в Еврейской автономной области. Мы адаптировали китайский проект под российские условия. Это стало примером эффективного сотрудничества предприятий России и Китая в промышленной сфере. ГОК построен, идет пуско-наладка, летом 2017 года ГОК планируется вывести на проектную мощность. Полученный уникальный опыт мы используем при проектировании и строительстве других железорудных объектов. Работа с китайцами, надеюсь, будет продолжена. Мы принимаем в штат сотрудников со знанием китайского языка. - Какие сложности взаимодействия с партнёрами из дальнего зарубежья? - Конечно, с ними непросто. Для Azaran Industrial Structures мы выполняем всю документацию на английском языке. Это не просто технический перевод, но и знание правил, законов, нормативов – абсолютно вся документация выполняется по-английски. Это станет нашим серьезным преимуществом. Немногие институты в России могут предъявить подобный конкурентный аргумент. Есть еще ряд проектов – в частности, в Африке. - По Кимкано-Сутарскому проекту просим уточнить. Как удалось вам растолкать китайцев в китайском проекте – ведь известно, как они защищают своего "отечественного производителя". Чужих просто не пускают. Тем более, вслед за китайским оборудованием всегда идет остальное "Made in China", в том числе проектирование... - Не совсем так – не совсем растолкали. Мы конкурировали с российскими предприятиями, которые претендовали на адаптацию китайского проекта под российские условия. Такая практика набирает обороты. EPC контракт (от англ. engineering, procurement (снабжение) and construction (строительство) — способ контрактования в строительной отрасли – ред.) в любом случае предполагает такую адаптацию. Был тендер. На аналогичных условиях несколько лет ведется работа по очень серьезному проекту. - Какому? - По такой же схеме пытаются реализовать российско-китайский проект в компании ЧЕК-СУ - по производству электролитического металлического марганца, необходимого для изготовления спецсталей. Комплекс создается на базе руд Усинского месторождения в Кемеровской области. EPC контрактор там уже выбран, мы пытаемся попасть туда в том же качестве, что и в Кимкано-Сутарском проекте. Сегодня металлический марганец в России не производится. - Марганец? - Да. Это не только порошок в автоаптечке. Это важнейший компонент особо износостойкой и твердой стали, настолько твердой, что сделанные из нее детали не поддаются механической обработке. Их можно только отливать. Из такой стали изготавливают самые твердые детали экскаваторов и бульдозеров, ее используют для футеровки дробилок, которые перемалывают самые твердые породы. Это еще и особо твердая броня. - Интересно… Впрочем, об Иране. Санкции против него в том или ином виде действуют с 1950-х годов. Но страна, тем не менее, живет и развивается. Какие сложности с этой республикой, кроме санкционных? - Именно санкционные - в первую очередь. Непрохождение платежей и т.п. Плюс своеобразный менталитет, поначалу непривычный, но к которому мы уже привыкли – как, наверно, и они к нашему. В работе с Ираном применяем особые схемы. Сейчас работа идет слаженно - последние два года, можно сказать, без замечаний. - …и говорящий на фарси специалист в штате? - Нет, все общение на английском. - У вас есть уникальное оборудование. ТАСС писал об электронном растровом микроскопе, который был куплен за огромные деньги. Есть и другое дорогостоящее оборудование. Оно себя оправдало? - Говоря конкретно об этом германском микроскопе, замечу, что мы столкнулись с необходимостью организовывать вторую смену. Готовим второго опытного минеролога для работы с "цейссом". Используем его и для решения собственных задач в обогатительной науке, и для оказания услуг сторонним заказчикам. Думаю, что за эти два года микроскоп полностью себя окупил. Вообще вопрос поставлен правильно. В СМИ уже обсуждалась, например, покупка одним из крупнейших в стране университетов за десятки миллионов микроскопа, с которым там не знают, как работать, с какого бока подойти, и затраченные бюджетные деньги "прокисают" в ящике. У нас покупка предварялась обучением специалиста в Оксфорде, поэтому "холостого выстрела" не было. Это относится и к десяткам других дорогостоящих единиц – и классификаторам, и концентраторам, и другому обогатительному оборудованию. Целый машинный зал. (здесь будет видео) Проблема в другом. У нас не конвейер, не поток, большая часть оборудования – не ежедневного использования. Оно востребовано решаемыми в данный момент задачами. Что-то чуть ли не круглосуточно функционирует, что-то ожидает своего часа месяцами. Это нормальная ситуация, никак не связанная с квалификацией сотрудников. Она, уверяю, более чем достаточная. - Как сотрудничаете с академической и университетской наукой? - Первый наш партнер – Уральский государственный горный университет. Около 70% наших работников – их выпускники. Проводим встречи, смотрим студентов, самых перспективных используем с "дальним прицелом". Целый список наших работ выполняется с участием профессорско-преподавательского состава вуза – привлекаем их, прежде всего, в качестве экспертов. В числе партнеров – также Уральский федеральный университет, с которым сложились давние связи. Партнеры в отраслевой и академической науке – это Всероссийский НИИ минерального сырья, это Уральское отделение РАН – работаем с Институтом металлургии, Институтом горного дела, Институтом геофизики, Институтом геологии и геохимии, с Уральским институтом металлов. Плотно работаем с научным бюро "Уралмаша", в частности, по иранскому проекту. По проекту, выполняемому для компании АЛРОСА, сотрудничаем с институтом «Якутнипроалмаз». Разумеется, имеем научные и образовательные контакты с Техническим университетом УГМК, который сравнительно молод, но год от года набирает обороты и влияние. - Почти три года в стране говорят о замещении импорта как о жизненной необходимости. Состоялось ли оно в горнорудном деле? Можем ли рассчитывать на такие разработки, которые выведут металлургию в стране пусть и не на полную самодостаточность, но на уровень, обеспечивающий национальную безопасность? - Приведу пример. Мы разработали технологию по осыпям циркон-рутил-ильменитового месторождения "Центральное" в Тамбовской области. Это титановая тема и я уже упоминал ее. И наши разработки получились эффективнее австралийских, которые считаются одними из лучших в мире. Наш метод и принцип обогащения этих песков принят. Это огромное месторождение. Не берусь судить, обеспечит ли оно сырьем ВСМПО-Ависму в полном объеме, но, думаю, доля будет весомой. В России есть всё. И проблема в том, что то, чего не хватает, просто не освоено. С падением СССР от России "отвалились" марганец, первичное свинцовое производство и многое другое. Хотя у нас есть месторождения мирового масштаба, которые не разработаны. Деньги, разработка – вот главные проблемы. И решение, на мой взгляд, должно быть подобно тому, как это сделано в Кимкано-Сутарском проекте – совместно с партнерами, у которых есть опыт, деньги и современное понимание эффективности. - Как переживаете санкции? - Они нас коснулись опосредованно. Подорожало программное обеспечение, в 2014-2015 годах снижались объемы заказов. Но в 2016 году ситуация стала выправляться. Наши партнеры тоже это отмечают – руководитель одной из крупнейших на Урале производственных групп говорил мне недавно, что объемы у них выросли в полтора раза, они "отвыкли работать в таких объемах". Хотя дороговизна программного обеспечения по-прежнему остается. Надеюсь, в рамках УГМК-Холдинга это будет решаться. - Президент в послании Федеральному Собранию много говорил об экологии – и о чистом производстве, и о промышленных свалках, отходах и отвалах, которых скопилось миллиарды тонн. Их не спешат перерабатывать. Почему? В уральском регионе мы ведем один такой крупный проект – не хотел бы пока называть заказчика. Институтом получен патент на переработку красных шламов – отходов алюминиевого производства. К сожалению, технология пока нигде не внедрена. - Еще президент говорил о социальной ответственности государства и бизнеса. "Я прошу вас, что называется, не жадничать", - сказал он. Не жадничаете? Как у вас с зарплатой, социальными гарантиями, текучкой кадров? - У нас работает 446 человек. Из них 250 – люди моложе 35 лет. Около 100 – люди пенсионного возраста. Мало "середины" – 40-55 лет, - как раз тех, кто в 90-х годах ушел в "челноки". Молодежи свойственно пробовать и экспериментировать, и поскольку ее у нас больше половины, а соблазнов в третьем городе России много, то наше "кадровое лицо" подвижно. Текучка у нас самая большая среди предприятий УГМК. Чтобы прекратить это наше так сказать "лидерство", с будущего года мы будем вводить премию за выслугу лет. - Уходят - значит, жадничаете… - Назовите это как хотите. Думаю, многие позавидуют сотрудникам такого "жадного" предприятия, где средняя зарплата 72 тыс. рублей, и которая в 2017 году будет увеличена, по меньшей мере, еще на 5%. При том, что средняя заработная плата по Свердловской области составляет около 33 тысяч. - Грех молодежи жаловаться - И я так считаю. Это высокий уровень даже для Екатеринбурга. За уходящий год зарплата выросла на 10% - такая задача была поставлена руководством УГМК. Но не только деньги удерживают работников, но и атмосфера. Корпоративный дух, сложившийся в УГМК, известен, думаю, всей стране. Много спортивных, творческих мероприятий. Да что жонглировать "отчетно-выборными" словами – здесь просто интересно! Кроме того, порядка 10 млн рублей в год тратим на помощь в приобретении сотрудниками жилья, в основном – на уплату процентов по ипотеке. Этой помощью пользуется более 20 человек в институте. Программа длинная, мы намерены ее продолжать. Вообще все программы, действующие в УГМК, распространяются полностью и на нас. В том числе в части здравоохранения, в первую очередь детского, а также отдыха. Наши работники и их семьи могут отдыхать и поправлять здоровье во многих санаториях Урала, на Алтае и в Сочи, а также в санатории в Карловых Варах (Чехия). Все это – серьезные стабилизирующие факторы. - Большой Урал, включая регионы Поволжья – старопромышленная территория. Как вы видите его судьбу в качестве источника сырья для заводов? - Непростой разговор. Руды лучше не будет. Все лучшее уже переплавлено. В печах на Урале со времен Петра I переплавили весь местный малахит, в котором около 60% меди. Вы об этом знаете? - Нет. - Это прекрасный поделочный камень. Теперь почти все малахитовые изделия, которые продают на Урале, делают из камня, привезенного из Конго, Чада и других регионов Африки. Здесь его не осталось. Есть одно месторождение, которое похоронено хвостами Нижего Тагила. Когда-нибудь его, может быть раскопают. Похожая ситуация и с остальными полезными ископаемыми. - Значит, медь под угрозой? - Меди ничего серьезного не грозит. Руды, в частности, на огромном Подольском месторождении в Башкирии (недропользователь - УГМК) хватит лет на 100, причем руда достаточно богатая – среднее содержание меди чуть меньше 2%. Есть еще ряд крупных месторожденийи в России. Но в медной сырьевой базе главная проблема в том, что она требует очень больших вложений. Вкладывать миллиарды в расчете на отдачу лет через 20 - мало кто может себе позволить. - А что с черной металлургией? - Здесь не о чем беспокоится. Железа хватит надолго, его в стране столько, сколько потребуется. - Кому сейчас сложнее всех из металлургов? - Алюминщикам. Сырья для них здесь практически нет. На мой взгляд, отрасль держится волевым усилием президента. Хотя я могу ошибаться. - Всегда интересен хай-тек. Насколько институт гармонично вливается в общее представление о современных способах обогащения, выщелачивания и других технологий? - Весь индустриально цивилизованный мир извлекает из медных руд около 90% полезных компонентов. Достичь этого можно не теми традиционными способами, которые сегодня действуют на обогатительных фабриках. Сегодня все доизвлечение идет из хвостов, из отходов. Такой высокий процент в технологически передовых странах – отсюда. Хорошо, замечательно, показательно. Но когда посчитаешь затраты, оказывается, что это – нерентабельно. Да, у нас такие технологии есть, но здесь не все пока находят применение. Хотя в нашем портфеле есть выдающиеся разработки мирового масштаба – например, по доизвлечению одного из самых дорогих на Земле металлов – рения. - Иностранцы работают себе в убыток? У них-то все посчитано. - Приведу пример. Есть месторождение в Японии, которое работает с середины позапрошлого века до сих пор. Оно одно на всю страну. Японцы извлекают оттуда все до последнего грамма. Думаю, даже не считаясь особо с рентабельностью, хотя, надеюсь, и не в убыток. А Россия – большая и богатая, до определенного времени промышленность могла себе позволить извлекать меньше 80% имеющихся запасов. Сегодня мы находимся на пике инженерной и научной мысли в области добычи и обогащения полезных ископаемых, это позволяет нам разрабатывать и совершенствовать технологии извлечения руды, в том числе из отвалов и хвостов. - Все-таки год экологии обязывает нас, журналистов, предъявить из ваших разработок что-то действующее именно в этой теме. - Нет полностью безотходных технологий. Отходы были, есть и будут. Пока от этого, к сожалению, никуда не деться. Думаю, сейчас в России актуальна не столько технология, сколько принципы организации производства, которое не загаживают территорию. И даже исправляют прежние экологические ошибки. Я говорю, в частности, о закладке хвостов в шахты и карьеры. Таким проектом мы занимаемся на Гайском ГОКе в Оренбургской области совместно с финской компанией Outotec. Он позволяет не только избежать хвостов на поверхности, но и рекультивировать карьеры. Сегодня карьеры - зияющие язвы на поверхности планеты. Некоторые видны из космоса - например, Асбестовский карьер в Свердловской области длиной 11 км и глубиной 350 метров. Это сложные объекты, вырыто много миллионов кубов. И сколько лет рыли – столько лет и закладывать. Но, тем не менее, все равно есть движение вперед. Прогресс уже в том, что не будут образовываться новые хвостохранилища. - Это требование законодательства или продолжение научной мысли? - Закон этого не требует. Этого требует ответственное отношение к своей стране. Так же, наверно "…не жадничать", сказанное президентом, тоже стимулирует. И еще: движущей силой науки всегда являлось, является и будут являться три вещи. Это лень, деньги, которых всегда жалко, и лишь затем - любознательность.