Анатолий Чубайс: в интернет-сфере государству лучше не дожать, чем пережать

Стремления России построить инновационную экономику можно сравнить с попытками человека, который пытается научиться плавать, но забыл налить воду в бассейн, считает автор первых ключевых реформ в российской экономике, глава Роснано Анатолий Чубайс. Чем опасен чрезмерный контроль интернета государством, о будущем возобновляемой энергетики, почему введение углеродного налога в России неизбежно, зачем Роснано все-таки решило продать акции Tesla и по каким причинам прибыль в наноиндустрии практически невозможно предсказать, Чубайс рассказал в интервью РИА Новости. Беседовала Мариам Багдасарян. — В последние дни мы наблюдали две интересные истории: обсуждение законопроекта в Госдуме о значимых ресурсах обрушило акции Яндекса. А Telegram не смог провести ICO – из-за претензий комиссии по ценным бумагам США. На ваш взгляд, какую роль сейчас на рынке высокотехнологичных компаний играет госрегулирование: устанавливает необходимые правила или создает больше проблем? Насколько законодательство в России и в других странах отстает от развития технологий и мешает ли это им развиваться? — Это всегда вопрос баланса. Совершенно ясно, что любой перебор с ограничениями здесь это удар по бизнесу, любое отставание в регулировании это тоже риски. Хотя решение Комиссии по ценным бумагам США (SEC) о приостановке ICO Telegram и идеи наших властей по регулированию Яндекса — ситуации сильно разного свойства. Но в целом, мне кажется, что в интернет-сфере все-таки государству лучше не дожать, чем пережать. А пока оно старается, скорее, пережать. В случае с Россией нельзя не учитывать и общеэкономическую ситуацию в стране. В Соединенных Штатах, где и так все нормально с инвестициями, такого рода ошибки государства не очень болезненны для IT-отрасли в целом. А у нас, при росте ВВП на 1,3% в год, очевидно, что каждый избыточно жесткий ход регулятора прямо подрывает то, с чем у нас и так плохо, а именно инвестиционный климат. — Как вы считаете, в целом у нас регулирование в области высоких технологий отстает от других стран или же мы впереди? — У нас в инновационной сфере регулирование пока крайне слабое. И в целом так называемый национальный проект по созданию инновационной экономики в России находится на ранних стадиях. Хотя то, что уже сделано институтами развития, например "Сколково", фондом Бортника и РВК, я считаю большой удачей для страны. Но, с моей точки зрения, очень много недоделано в части снятия тех же запретов или создания государственных институтов, обеспечивающих условия для финансирования инноваций. Инновационная экономика не может существовать без массового потока средств в индустрию прямых и венчурных инвестиций. У нас все источники финансирования этой индустрии по разным причинам сегодня полностью перекрыты. И в этих условиях, с закрытым краном, мы пытаемся научиться плавать, забыв включить воду. — Как вы считаете, какие шаги нам нужно сделать, чтобы как-то продвинуться вперед? — Например, нацпроекты, тот же нацпроект "Цифровая экономика" — это очень серьезное и очень масштабное решение по финансовой поддержке и развитию инновационной сферы в России. Наверное, решений такого масштаба не было последние 10 лет, так что точно можно поставить плюс. Но этот нацпроект ограничен именно темой цифровой экономики, а не инновационной экономики в целом, он не затрагивает ее институты. И вот здесь, с моей точки зрения, целостности и системности пока не хватает. — Недавно были опубликованы дорожные карты по сквозным цифровым технологиям, как вы их оцениваете? — В дорожных картах, которые презентованы по проекту "Цифровая экономика", описаны очень значимые проекты, начиная от беспроводной связи и заканчивая робототехникой и сенсорикой. Можно спорить про квантовый компьютинг, но тем не менее считаю, что все направления уместны. За каждым из этих самых сквозных технологических проектов серьезный финансовый ресурс. — Вернемся к деятельности Роснано — 2019 год почти закончился. Какую прибыль вы ожидаете по итогам этого года? — Мы в прошлом году отчитались по МСФО о прибыли в 5,6 миллиарда рублей и заплатили дивиденды государству полмиллиарда рублей. Но надо понимать, что финансовые результаты в инновационной сфере надо мерять длинными циклами. Один год не показателен. Если положить руку на сердце, я не знаю сейчас – может, это и плохо говорить руководителю (смеется), – какой у нас будет чистая прибыль по итогам этого года. Есть два-три очень значимых для нас инвестпроекта, выходы из которых могут состояться в следующие два с половиной месяца, и это радикально изменит наш финансовый результат в плюс. А могут состояться позже, и это радикально изменит результат в минус. Не берусь прогнозировать сейчас — по каждой из сделок идет серьезная работа. Но что я точно понимаю? Я точно понимаю, что, независимо от цифры годового финансового результата, у нас есть, во-первых, международные кредитные рейтинги на уровне суверенных (что, как мы знаем, даже для госкомпаний случается далеко не всегда). Во-вторых, еще одно недавнее подтверждение нашей финансовой устойчивости, которое, может быть, даже важнее, чем решение рейтинговых агентств. Роснано вышло на долговой рынок в новом для себя формате: раньше мы всегда работали на рынке заимствований с госгарантиями, а сейчас мы пошли по пути размещения облигаций на рынке без госгарантий. Раскрыли банкирам свои результаты и прогнозы и предложили: не хотите ли вы нас прокредитовать на рыночных условиях. Мы очень осторожно заходили в эту воду. И, честно говоря, сначала рассчитывали разместить облигации на сумму примерно около пяти миллиардов рублей в этом месяце. Но получили пятикратную переподписку в книге заявок, которая в итоге дала нам возможность разместить облигации на 12 миллиардов рублей. Самое главное, что при этом за счет высокого спроса мы сильно снизили проценты купонов, то есть процентные платежи по займу — до 7,7% годовых. В итоге получили парадоксальную ситуацию в кредитном портфеле, когда наши займы, полученные без госгарантий, оказываются дешевле, чем займы, которое мы получали ранее с госгарантиями. Это означает, что мы можем рефинансировать часть старых долгов, существенно снизив финансовую нагрузку по их обслуживанию. И это оценка нашей деятельности рынком — самый объективный индикатор эффективности. В этом смысле мы уверены в своей финансовой устойчивости, независимо от того, какими будут цифры в годовом отчете. — Расскажите подробнее про эти две-три важные сделки? — Особенность нашей инновационной сферы в том, что она плохо поддается планированию. Я сейчас не могу точно сказать, когда эти сделки состоятся и с какими точно финансовыми результатами. Они могут случиться в этом году, могут съехать на первый квартал, на второй квартал или вообще на год. Так что расскажу о них, когда они закроются. — Ранее вы говорили, что Роснано получит существенную прибыль от продажи доли в ГК "Новомет" российско-саудовскому консорциуму. Позволит ли эта сделка выйти вам в прибыль? — Эта сделка, безусловно, success-story. Мы девять лет назад вошли в капитал "Новомета". За это время объем продаж компании вырос более чем в три раза. Она стала одним из мировых лидеров, вошла в топ-10 на мировом рынке нефтесервисного оборудования. А это очень боевой, жесткий рынок. И факт того, что в результате самая крупная компания в мировой нефтянке Saudi Aramco сделала первую инвестицию в России именно в "Новомет", говорит сам за себя. Если такая крупная компания принимает решение об инвестиции, то они актив со всех сторон изучают и анализируют, поэтому их решение – это признание качества проекта. Прежде всего качества работы наших частных партнеров, фаундеров компании, команды Олега и Максима Перельманов. Очень мощная в инженерном плане команда, которая доказала свои результаты в бизнесе. Конечно, это позитивная сделка для Роснано, и она хорошо повлияет и на наш сash-flow, и на нашу прибыль. — Рассматриваете ли вы возможность создания новых инвестиционных фондов? Каких партнеров планируете к этому привлекать? Какая у фондов будет направленность? — Да, планируем. И планируем всерьез. Но сейчас чуть-чуть рано об этом говорить. Думаю, что месяца через два-два с половиной мы скажем о новых фондах, которые мы планируем создать. — Вы планируете их в этом году открыть или в следующем? — Думаю, что до конца года мы, наверное, откроем еще два новых фонда. — А сферы вы можете озвучить? — Точно пока нет. Чуть-чуть подождите. Мы обязательно об этом расскажем. — По поводу саудовской темы. Вы говорили, что Роснано ведет переговоры с саудовскими партнерами по их участию в новых проектах Роснано. О каких проектах идет речь? Когда планируется анонсировать их? — Мы ведем переговоры с арабскими партнерами, но, к сожалению, пока не можем рассказывать подробности. Переговоры очень интересные, но на стадии обсуждения мы не можем делиться информацией. — А в какой сфере ведутся переговоры? — Нанотехнологии, конечно. — Какие еще страны проявляют интерес к проектам Роснано? — Могу сказать определенно, что вся Европа и Соединенные Штаты на сегодня закрыты для инвестиций в Россию, кроме отдельных случаев. Исключение совсем особое в том числе в сфере возобновляемой энергетики. Мы активно работаем с финской компанией Fortum. Авторитетнейшая энергокомпания, одна из крупнейших в Европе в секторе электроэнергетики, теперь активно работает с нами в создании возобновляемой энергетики в России. Из Западной Европы мы тесно сотрудничаем с датской Vestas, это компания №1 по производству оборудования для ветроэнергетики в мире. Это наш технологический партнер по локализации производств ветроустановок в России. Но, к сожалению, это скорее исключения, чем правила. Мы можем похвастаться тем, что у нас есть такие технологические партнерства с западными компаниями, но финансовых партнеров, которые просто бы вкладывали деньги в Россию, в том числе в наши инвестпроекты, ни из Европы, ни из Соединенных Штатов сегодня практически не существует. Именно поэтому мы начинаем активно работать с арабским регионом, в том числе с Саудовской Аравией. — Какие еще страны из Ближнего Востока проявляют интерес? — Мы работаем и с другими странами арабского региона, но я не готов раскрывать детали, пока мы не вышли на результат. — А азиатские? — То же самое. — Какая работа ведется в рамках новой Ассоциации развития возобновляемой энергетики (АРВЭ)? С какими инициативами будете выходить? — Вы знаете, часто возникают всякие не самые нужные Ассоциации, полуживые – полумертвые. А в случае с возобновляемой энергетикой получилось совершенно наоборот: объединили участников отрасли и увидели такой драйв, такие сверхгорячие обсуждения, такую востребованность в регулярных дискуссиях. Например, не так давно был сложный спор между "солнечниками" и ветрогенерацией об объемах, на которые они претендуют на период 2025-2035 года. Правительство приняло решение о том, что оно доверяет Ассоциации найти компромисс, чтобы дальше на это решение ориентироваться при утверждении мер поддержки. Это было очень боевое и сложное заседание. И, собственно, сейчас Минэнерго ровно это найденное Ассоциацией решение и представляет в правительство. Перед Ассоциацией стоят десятки вопросов по нормативному регулированию, десятки вопросов по техническому регулированию объектов ВИЭ. И это только пока мы находимся в сфере оптового рынка. А через шаг — мы понимаем — нужно будет идти в микрогенерацию, где закон в первом чтении уже принят. Потом нужно будет идти в розницу, затем в изолированные регионы. Все это требует консенсуса в отраслевом сообществе. В Ассоциацию вступили не только энергетики и машиностроители, пришли и вузы, и промышленные предприятия, представляющие крупных потребителей. Количество членов растет, солидный членский взнос никого не пугает. Такой интерес объясняется просто: в России нацпроект под названием "возобновляемая энергетика", очевидно, состоялся. Много лет строившаяся правительством система господдержки отрасли, наконец, построена и заработала. Бизнес и инвесторы поверили в ВИЭ. Именно поэтому все происходит очень бурно. — С какими инициативами АРВЭ планирует выступить в следующем году? — Мы планируем расширить круг участников за счет вовлечения финансовых институтов, технологических компаний и образовательных центров. Это позволит нам выйти на новый уровень компетенций, который необходим для углубления локализации и привлечения финансирования в новую отрасль. Следующий важный шаг, и мы им займемся в следующем году, это продвижение возможностей российской отрасли ВИЭ за рубежом, работа с международными энергетическими организациями. У многих стран мира накоплен колоссальный опыт в этой части, и мы обязаны брать от него лучшее, сотрудничать с международными лидерами рынка. Что касается нормативной базы, мы продолжим бороться с избыточными требованиями к строительству и эксплуатации объектов ВИЭ, которые несопоставимы по степени безопасности с атомной генераций. Как я уже сказал, предстоит завершить разработку мер поддержки на розничном рынке ВИЭ, который обязательно будет зарождаться и в России. И, конечно, ключевой темой останется детальная проработка второй программы ДПМ ВИЭ (договор поставки мощности генерирующих объектов возобновляемых источников энергии на оптовый рынок электрической энергии и мощности – ред.) на период 2025-2035 годов, чтобы выжать максимум из выделенных нам объемов поддержки для становления полноценного промышленного кластера, включающего передовое машиностроение и НИОКР. За первое полугодие 2020 года рассчитываем доделать "нормативку", чтобы осенью уже прошел первый отбор на новый период. — Какие перспективы у рынка возобновляемой энергетики в ближайшие годы? — Вводы возобновляемой энергетики в России до 2024 года абсолютно ясно определены. В 2024 году в России общий объем установленной мощности возобновляемой энергетики будет между 5-5,3 ГВт. Понятно и разделение этих объемов между ветром, солнцем и малой гидрогенерацией. На ветер приходится – 3,3 ГВт, солнце — около 2 ГВт, малые ГЭС -0,21 ГВт. Эти цифры по годам тоже распределены по договорам поставки мощности, мы ясно понимаем, кто и сколько строит. Мы видим, что в ветроэнергетике очевидный лидер среди регионов по объему вводов — Ульяновская область, за ней следует и, возможно, даже опередит ее Ростовская область. В планах нашего Фонда развития ветроэнергетики также Калмыкия и Саратовская область. В сумме до 2023 года построим больше 1800 МВт ветрогенерации. — Ранее вы выступали с предложением ввести в России углеродный налог для того, чтобы стимулировать промышленников снижать выбросы. Направили ли вы свое предложение в Минфин? — Нет, от лица Роснано мы не предлагали никаких законопроектов, поскольку не являемся источником законодательных инициатив. В этой теме я высказал свою личную точку зрения, которая у меня не изменилась. А дальше, собственно, наши министерства и ведомства разработали законопроект, который сейчас проходит непростые обсуждения. Уже, по-моему, третий вариант документа появился. В рамках него одной из точек дискуссии является углеродный налог и момент его введения. Речь идет пока не о конкретных цифрах, суммах и ставках, речь идет о самом институте регулирования выбросов. Я, кстати, вовсе не являюсь сторонником того, чтобы вводить эту плату немедленно. Я считаю, что время ее введения это очень важный и сложный вопрос, к которому нужно подойти очень продуманно и взвешенно. Более того, торопиться с этим не надо, что не отменяет мою позицию о важности института. Сами ставки в моем понимании должны быть совсем символическими на ранних стадиях. Но нет сомнений, что нам все равно придется к этой теме вернуться, ведь теперь уже Россия официально ратифицировала Парижское соглашение. Это означает, что мы взяли на себя обязательство по существенному снижению объема выбросов в целом по стране, а для этого нужны новые инструменты. — Ранее были сообщения о том, что Роснано допускает продажу доли в американском производителе электромобилей Tesla. Принято ли решение? Почему продаете? — У нас оказалась даже не десятая, а сотая доля процента в результате сложной сделки между Tesla и Maxwell, которая, в свою очередь, тоже чисто финансовая наша инвестиция. И, конечно, мы следим за курсом акций Tesla. Мы выберем правильный момент и, скорее всего, прекратим участие в этой компании, поскольку речь в данном случае идет не о стратегической, а о чисто финансовой инвестиции. — Рассматривает ли Роснано приобретение миноритарной доли в других иностранных технологических компаниях? — Нет, потому что у нас прямо противоположная цель. Мы не пытаемся получить краткосрочную выгоду от роста акций крупных компаний, это может быть только каким-то побочным продуктом нашей деятельности. Цель состоит в том, чтобы находить перспективные компании на ранней стадии, у которых есть технологическое будущее в секторе material-based, поддерживать и развивать их, а потом, когда они встали на ноги, запустили производство, продавать. Пример инвестиции в "Новомет" — это и есть наша бизнес-модель, а купить акции и продать это чисто финансовый, а не технологический бизнес.