Экономические последствия президентского послания

Послание президента Федеральному Собранию 15 января 2020 года стало важнейшим политическим и инвестиционным фокусом, оказывающим влияние на процессы и в политике, и в экономике. Президент РФ Владимир Путин выступил с ежегодным Посланием Федеральному Собранию. Владимир Астапкович / РИА Новости Оно определяет не только принимаемые кадровые и структурные решения, но и формирует некий «вектор» развития процессов в государственном и корпоративном управлении, хотя не все практические результаты сформулированных новаций уже перешли в пространство предсказуемых решений, а находятся в плоскости общественной и экспертной дискуссии. Конституционная часть послания имеет не только политическое, но и экономическое значение. Оно вытекает из необходимости преодоления правового наследия ранних 1990-х годов, связанного с весьма конкретными политическими обстоятельствами, прежде всего силовым демонтажом системы с доминированием представительной власти, рудиментов «советской» системы, отягощенных «горбачевскими» парламентско-популистскими новациями и общей разбалансировкой политической управляемости страны. Относительное ослабление судебной власти и абсолютное ослабление власти законодательной по результатам 1993 года естественным образом в условиях суверенной (управляемой) демократии превратило законодательную власть в представительную, реализующую свой потенциал не в формировании законодательного пространства, а в публичной сфере. Представительная власть в условиях ослабевания контроля над ней со стороны исполнительной власти становится естественной базой для нарастания популистских тенденций в общественной активности, масштабируя парламентскую безответственность. Признаки чего мы и наблюдали, например, в ходе выборов Мосгордумы летом 2019 года. Проблема нынешней системы власти во многом заключалась в ограниченности возможностей легального, до известной степени прозрачного представительства групп экономических интересов во власти. Это не просто категорически сужало возможности легализации лоббизма, но и создавало пространство политических манипуляций в отношении любого уровня власти. В условиях относительно высоких темпов экономического роста и множественности источников инвестиционного капитала это не несло критических последствий, но в условиях экономической стагнации и сужения источников средне- и тем более долгосрочных инвестиций до федерального бюджета и немногих связанных с ним источников такое положение дел начало создавать реальные не только экономические, но и политические риски, включая риск усиления паразитирующего на верхушечной клановости низового популизма ультралевого толка. Трансфер власти в условиях сохранения прежней системы политико-лоббистских отношений создавал риски чисто бюрократических решений. В условиях экономического застоя и откровенного снижения эффективности государственного управления это могло привести к утрате политической и социально-экономической управляемости, расширяя возможности внешних манипуляций внутриполитической средой в России, не исключая и внешние манипуляции. С высокой долей вероятности можно предположить, что источником столь глубокого переформатирования структуры политической власти в России стали события лета 2019-го в Москве и ряде других крупных городов. Они, с одной стороны, показали растущий разрыв социально-вовлеченных слоев общества в крупных городах и местных властей, отсутствие диалога между ними, а с другой, — потенциальные масштабы социо-информационных манипуляций, используемых для дестабилизации социально-политической ситуации, к чему власть в целом оказалась откровенно не готова. Начало трансформаций политической системы и то, что одним из механизмов этой трансформации должна стать публичная политическая дискуссия, можно рассматривать как самозащитное действие высшей политической власти, решившейся на превентивные изменения, предотвращая нарастание базы для более широкого политического недовольства. Послание президента продемонстрировало сохранение высшей властью высокого уровня политического инстинкта самосохранения, но одновременно — утрату этого инстинкта значительной частью чиновничества высшего уровня, всерьез уверовавшего в возможность прохождения неизбежного периода политической турбулентности в режиме не только «политического», но и «экономического застоя», опираясь преимущественно на политический ресурс и авторитет президента. Ситуация вокруг «Национальных проектов» — при всей их специфичности и реально существующем расхождении с целями национального развития — показала прежде всего не просто низкий, но постоянно деградирующий уровень исполнительской дисциплины в условиях резкого сокращения коррупционных стимулов. Это было связано с взаимным блокированием интересов крупнейших лоббистских кланов, что привело к концу 2019 года к резкому затуханию инвестиционных процессов в экономике в целом. Но одновременно послание президента отражало понимание высшей властью исчерпанности возможностей расширения возможностей влияния и выживания в условиях явного обострения глобальной конкуренции и жесткого внесения в нее военно-силовых методов на нынешнем уровне внутренней социальной и политической устойчивости и интегрированности. Толчком к проведению ускоренных и масштабных политических трансформаций стали не только события ноября‑декабря 2019 года, выявившие относительно низкий уровень эффективности государственных структур и ряда государственных компаний. Это, в частности, показал «казус «Северного потока — 2». Проект оказался не застрахованным от перехода США к более жесткой санкционной политике. Еще большие проблемы создаст прямое использование США военно-силовых средств в отношении своих геополитических компонентов и геоэкономических конкурентов. В подобных внешних условиях повышение организационной конкурентоспособности государства и одновременное укрепление социальной связности и устойчивости становятся критическими, например экономическая блокада или киберсиловые действия. Очевидно, что безальтернативной стратегией нового правительства станет запуск внутренних механизмов экономического роста. Это отражает не просто понимание существенно усложнивших условий присутствия России в мировой экономике и в целом на внешних рынках, но и сложившихся ожиданий того, что глобальный экономический кризис будет относительно глубоким и может иметь своим последствием дестабилизацию, а при определенных условиях — и частичное разрушение сбытовых и технологических цепочек, в которые вписана Россия с предсказуемыми последствиями для инвестиционных возможностей нашей страны. Глобальная экономика вплотную подошла к рубежу глубокого переформатирования глобальной энергетической сферы и прежде всего глобальной торговли углеводородными ресурсами. Возможен распад глобализированных цепочек поставок энергоносителей, как минимум глубокая политизация торговли ими. Для России это означает неизбежность разрушения относительно благоприятной (несмотря на ценовые диспропорции и потенциал манипулирования) ситуации на мировых энергетических рынках, существовавшей в последние 15 лет. Но формирование внутренних центров экономического роста потребует преодоления инвестиционного кладбища и формирования нового инвестиционного цикла в российской экономике. Сам факт постановки президентом экономических приоритетов в такой трактовке означает необходимость сравнительно быстрого отхода от модели чисто монетаристского управления экономикой, увлечение которой привело к тому, что даже вполне понятная политика «таргетирования инфляции» была доведена органами монетарного управления до абсурда, поставив экономику России на порог фиксируемого экономического спада. Вполне естественно, что в условиях ориентации на «таргетирование» вся политика предыдущего правительства была основана на стремлении тем или иным способом оживить нынешний сформировавшийся во второй половине «нулевых» инвестиционный цикл. Эти попытки, с разной интенсивностью осуществлявшиеся в последние полтора года, не привели к существенному ускорению роста экономики — напротив, обострили многие потребительские диспропорции. Предложением о переходе к новой модели экономического роста высшая власть признает, что прежний инвестиционный цикл, основанный, с одной стороны, на «разогреве» потребления и сферы услуг во многом за счет кредитования, а с другой — за счет социального перераспределения сырьевой ренты, себя не просто исчерпал, но стал создавать риски перенапряжения экономики и утраты внешней конкурентоспособности. Модель либерально-монетаристского управления средне- и долгосрочным развитием экономики перестает быть безальтернативным для руководства России, хотя не менее очевидным фактом становится отсутствие на сегодняшний момент четко проработанной альтернативы не только на операционном, но даже на концептуальном уровне. Это существенно повышает значение не только экспертной, но и общественной дискуссии о приоритетах развития экономики и социальной сферы, что будет непросто, учитывая, что качество экономической дискуссии в последние годы только снижалось, а сама дискуссия постоянно политизировалась. Одним из наиболее очевидных становится разрыв между уровнем руководства текущими процессами в экономике и исполнительской дисциплиной (можно не сомневаться, что Михаил Мишустин обеспечит существенное повышение исполнительской эффективности чиновничества) и уровнем стратегического целеполагания и стратегической инвестиционной деятельности. Выработка механизмов среднесрочного целеполагания, вероятно, является важнейшим приоритетом экономической политики на обозримую перспективу. Оно должно быть сопряжено с инвестиционными приоритетами не только государственного уровня, что естественно, но и с политикой стимулирования частных инвестиций. Помимо предложений по трансформации политической власти, послание президента отражало вполне ожидаемое изменение текущих экономических приоритетов. В качестве наиболее явных изменений можно было бы обозначить следующие направления: Новая модель отношений с регионами не только в социальной сфере, но и в инвестиционной политике, выходящей за рамки прежней модели выкачивания инвестиционных ресурсов и слома региональных экономических систем, что на определенном этапе развития российской экономики и укрепления государственности было логично и позитивно, но в последние годы превратилось в некую оторванную от жизни самоцельную линию. Поставленная президентом РФ задача построения нового уровня социальной связности страны (большой вопрос, насколько эта задача в принципе выполнима на нынешнем уровне инфраструктурной связности) выводит на первый план задачу гармонизации экономических процессов федерального и регионального уровня. На нынешнем этапе оживления национального инвестиционного пространства целесообразны межрегиональные проекты и формирование обновленной архитектуры макрорегионов, развивающейся на стыке отраслевых и региональных экономических процессов. Здесь контроль федеральным центром направленности проектов и использования инвестиционных ресурсов становится абсолютно приоритетным. Но размораживание ряда регионально значимых инвестиционных процессов ставит на повестку дня вопрос о новом качестве антикоррупционного контура в системе государственного управления, в особенности на региональном уровне. Формирование системы не просто единого общегосударственного социального стандарта, но и общедоступного. Мы не до конца понимаем комплексности и сложности данного направления развития, но именно это направление должно в ближайшие годы стать флагманским для обеспечения цифровой связности страны и противодействия социальной дестабилизации. Речь идет, безусловно, о новом уровне управленческой прозрачности государственных органов, но в условиях повышения значимости кибербезопасности реализация данного направления потребует создания фактически новой отрасли промышленности. Создание общегосударственных социальных, в перспективе — управленческих и инвестиционных систем подразумевает создание новой индустрии внутри отрасли социальных сервисов, доступных для населения. И как минимум вывод на новый уровень масштабирования существующей системы социального стандарта. С учетом естественных требований по повышению уровня операционной и технологической защищенности социальных систем это потребует значительного рывка в ряде технологических отраслей промышленности, включая производство соответствующего оборудования. Требование нового качества социального развития отражает понимание, хотя явно еще не до конца оформившееся, что конкуренция за влияние в многополярном мире, ко всему прочему, есть еще и конкуренция моделей социального развития, происходящая на фоне кризиса всех ранее предлагавшихся, в том числе модели «сверхурбанизма», реализованного в целом ряде развивающихся стран и де-факто реализовывавшейся в России в последние 30 лет. Социальная атомизация и противопоставление мегаполисов и условной «провинции» для России является одним из наиболее опасных вызовов российской государственности, лишая страну возможностей эффективно управлять потенциалом экономического роста в зауральских и тем более дальневосточных районах страны, сокращая ее возможности встраиваться в экономические процессы вокруг наиболее перспективных центров экономического роста постглобального мира Превращение «семьи» из чисто социальной категории в социально-экономическую, а в перспективе — в инвестиционную. Новое понимание «семьи» как базы для дальнейшего развития страны существенно повышает ее экономическое значение, но одновременно встает вопрос о механизмах и институтах, обеспечивающих вовлечение «семьи» в осмысленный и эффективный экономический оборот. Реализация чисто патерналистских моделей может иметь крайне негативные социальные последствия. Думается, что российская экономическая система не до конца готова к новому пониманию роли «семьи» и основывающихся на семейных экономических отношениях («домохозяйствования») видов бизнеса в экономическом развитии. Хотя бы потому, что повышение роли «семьи» в экономике невозможно в условиях «плоских» моделей монетарного управления. Необходимо новое понимание того, что такое «малый бизнес». Целесообразно дать отдельное определение понятию «семейный бизнес», предотвращающее (как минимум сокращающее) возможности для появления манипулятивных и мошеннических инвестиционных моделей вокруг данной экономической новации. Общая проблема современных экономических реалий для России, вероятно, состоит в том, что нашей стране придется пройти через период усложнения экономической структуры, ее более «дробной» структуризации, тогда как ранее единственно верной могла быть только максимальная стандартизация. Но эта задача на данном этапе развития экономической системы страны выглядит вполне решаемой. Возможности цифровизации экономики, во многом реализованные в ФНС, таковы, что модель постепенного усложнения методов стимулирования экономики и отдельных видов экономической деятельности при сохранении высокого уровня контроля над ситуацией и антикоррупционном наполнении является вполне дееспособной. Формирование экономики замкнутого (полного) цикла. Постановка вопроса о новых параметрах защищенности экономики не означает перехода к экономической замкнутости как к таковой. Это означает необходимость достижения уровня инвестиционной и технологической самодостаточности, обеспечивающего реализацию высокотехнологических проектов и в целом развитие на конкурентной технологической основе при любой интенсивности и глубине внешнего давления. Переход к «экономике замкнутого цикла» означает понимание стратегической опасности «лего-экономики» и технологической несамодостаточности. «Лего-экономика», основанная на инвестиционном инжиниринге, когда для создания продукта собирались «лучшие технологии и компоненты по приемлемой цене», — основа позднего этапа технологической глобализации. Классический пример — условно российский самолет SSJ. На практике такой подход был суррогатом технологического развития, создававшим эффект утраты целостности промышленного развития. Для России в ситуации внешних санкций это создало ряд значимых рисков в энергетике, цифровых технологиях и производстве новых материалов. Но и для глобальной экономики такой подход стал неадекватен — не только для обеспечения устойчивости технологических цепочек, но и с инвестиционной точки зрения. Национальный контроль над ключевыми в технологическом плане звеньями экономических цепочек означает не только возможность, но и необходимость создания системы оборота и накопления внутри российской экономики инвестиционного капитала в технологии. Но это означает и достижение Россией пределов импортозамещения без изменения идеологических основ развития промышленности, в настоящее время основывающихся на превалировании если не частной инвестиционной инициативы, то частного корпоративного управления. Задача ближайшего будущего — переосмыслить роль и место государственного соучастия (в том числе в собственности) и государственного контроля в промышленности и экономике в целом в соответствии с новыми реалиями и необходимость стратегического управления инвестициями в технологии. Контроль, включая прямой государственный контроль в форме собственности на технологии, полученный в обмен на инвестиционную поддержку, над критическими звеньями технологических цепочек позволяет осуществлять целостное технологическое инвестирование, а не финансирование технологического развития отдельных зарубежных производителей. Критическими становятся вопросы, связанные с выбором инвестиционных приоритетов и контролем расходования средств.