Малый бизнес: бег по порочному кругу. Мало поддержки или достаточно?

Сразу несколько институтов провели исследования последствий пандемии, сказывающихся на состоянии бизнес-среды для развития малого и среднего бизнеса в России, а также эффективности мер оказываемой господдержки. Анализ рынка Центра стратегических разработок (ЦСР) — института, чьи разработки, программы развития, в том числе налоговая политика, которую мы сейчас имеем, берущие начало в 90-х годах и являющихся ключевыми в экономической политике страны по сей день, имеет крайне негативный оттенок и напрочь лишен оптимизма. Если верить данным, размещенным на официальном сайте Центра, то в круг сегодняшнего исследования попали всего 250 компаний, что в масштабах страны априори не может дать вполне реальной и объективной оценки ситуации. Причем инструментом исследования являлся опрос. Так по данным этого опроса 78% из 250 компаний, отмечают, что не только сами находятся под риском банкротства, но и их контрагенты, что может послужить эффектом домино — банкротством по цепочке экономически связанных компаний. Центр указывает, что в настоящее время присутствует высокий риск банкротства практически во всех отраслях (32% в среднем по экономике). Наиболее высокий риск банкротств, Центр предсказывает сферам торговли и услуг — 40%. Здесь, конечно, нужно было бы разделить сектор торговли и сектор услуг, причем с указанием подвидов товаров и услуг, поскольку на то имеются объективные причины: рынок одних видов услуг и товаров мог вырасти за счет возможности работы в дистанционном режиме, а другие виды — просесть. Также наиболее высокие риски банкротств, предсказываются экспертами Центра сфере легкой и пищевой промышленности — 33%. И здесь эксперты зачем-то объединили два совершено разных сектора промышленности. Ну что общего имеет легкая промышленность с пищевой, спрос на продукцию которой, может замедлиться, но не исчезнуть вовсе, что, конечно, зависит еще от видов продукции производимой пищёвкой. Более того, в числе наиболее пострадавших отраслей могут оказаться по данным ЦСР и наиболее активно сейчас развивающаяся сфера высоких технологий, где возможны риски банкротства 33% компаний, секторов здравоохранения и фармацевтики с такой же долей вероятных банкротств — 33%. И здесь мы не видим детального исследования, как и не видим его в целом. Речь идет о возможных банкротствах компаний, занимающихся созданием роботехники, которые в случае закрытия могут повлечь рост числа безработных? Но и производимая ими техника тоже может повлечь куда больший рост безработицы! Или речь идет о возможных банкротствах различных цифровых платформ, претендовавших заменить собою отдельные сектора экономики, например за счет дистанционного предоставления услуг на финансовом, страховом рынках, но осознавших, что по мере развития превращаются в такие же традиционные финансовые институты, в результате чего стали терять клиентов? Эти платформы также порождали рост безработицы. Что касается указанной Центром сферы здравоохранения, то ту всё понятно. Речь идет о частных клиниках, оказывающих медицинские услуги. Нельзя сказать, что все они лишние на рынке. Наверняка каждая из частных медучреждений клиника имела «своего» клиента и поклонника, но, вероятно, выживут наиболее компетентные, услуги которых пользовались наибольшим спросом. Поэтому, рассуждая в рыночном, тем более гайдаровском духе, можно сказать, что кризис, как дворник, выметет не самых лучших. Хорошие же врачи, без работы точно не останутся. А народ лишний раз не потратится на исследования, назначаемые порою не столько с объективной целью, сколько ради пополнения бюджета клиники. Непонятно, почему должны обанкротиться фармкомпании. Вероятно, здесь может быть одной из причин тот самый эффект домино. То есть уход с рынка частных медицинских клиник может затронуть ряд фармкомпаний, препараты которых эти клиники рекомендовали к употреблению своим доверчивым пациентам. Поскольку исследование ЦСР нельзя назвать детальным, то и назвать его исследованием язык не поворачивается. Опрос 250 компаний не может служить объективной оценкой, следовательно, делать выводы о патовой ситуации для развития всего малого бизнеса России нельзя, как и использовать его для принятия соответствующих решений в масштабах страны. Возможно, крайне негативный оттенок так называемого исследования ЦСР, носит политический характер, мол, всё настолько плохо, хуже не бывает. Как в том известном анекдоте. «Хуже уже не будет», — сказал пессимист. «Будет, будет», — ответил оптимист. Так вот хуже уже не будет, так как уже бывало. Будет хуже, если только различные институты, в частности ЦСР так и не смогут провести объективные исследования и дать честный ответ о том, что происходит в экономике и по каким причинам, что позволит выработать действенную комплексную программу развития бизнеса, в том числе выстроить более гибкую финансовую и налоговую политику. Пока же этого не происходит. Возможно, потому, что во главу угла ставятся совсем иные задачи — политические, а не желание внести коррективы в свои же разработанные экономические программы развития. А хуже уже действительно было. Напомним, что еще в прошлогодних исследованиях, проводившихся в рамках программы фундаментальных исследований известного либерального института — ВШЭ, утверждалось о нахождении уровня интенсивности корпоративных банкротств, вблизи предшоковых значений 2014 года. При этом анализируя эти исследования, также закрались подозрения о не совсем объективной оценке ситуации: тогда говорилось о снижении числа банкротств юрлиц в третьем квартале 2019 года по сравнению с предыдущим кварталом того же года. Понятно, что снижение данных показателей являлось позитивным трендом, но расчет-то делался на основании данных по числу компаний, оставшихся на рынке, то есть сильных, устоявших перед различными «бурями», но в небольшом количестве. Между тем, история банкротств знавала и еще более худшие времена, чем в том же 2014 — году, что может говорить не только о проблемах рыночных механизмов, которые зачищают ненужных, лишних, слабых, честных или нечестных компаний, но и о системном сбое. Если рассматривать фактическое количество банкроств юрлиц, собранных на основе принятия Арбитражным судом решений о признании должников банкротами и открытии конкурсных производств, то начиная с 2007 года первый пик банкротств в России пришелся на второй, третий и четвертый кварталы 2009 года. Согласно справкам «О рассмотрении арбитражными судами субъектов Российской Федерации дел о несостоятельности (банкротстве) Высшего арбитражного Суда Российской Федерации за период 1998—2010 годов», то в 2009 году было принято 15,5 тысяч решений о банкротстве, а в 2010 — м году — 16 тысяч. Второй пик банкротств после почти 20-ти процентного снижения в 2011-м пришелся на 2014 год. Затем наблюдалось незначительное снижение — в 2016-м. И снова пик — в 2017-м году — самый значительный за последние 12 с лишним лет. Если в 2008 году на росте числа банкротств больше сказалась работа налоговых органов — более 67% заявлений о банкротстве подавались именно этим ведомством, то в 2010 году их давление значительно уменьшилось — число обращений налоговиков сократилось вдвое — до 39.2%. Плохую погоду в банкротной статистике делают именно индивидуальные предприниматели. В сфере банкротства индивидуальных предпринимателей в 2007—2009 годах наблюдалось более чем удвоение показателей банкротств по сравнению с предшествующими годами. В 2004—2006 годах было 200−700 банкротств ИП в год, в 2007 г. — 2478, 2008 г. — 4751, 2009 г. — 5423. Какие события предшествовали банкротному пику 2014-го года, старт которого был взят еще во второй половине 2013-го года? Как говорили экономисты, 2013 год оказался годом несбывшихся надежд, упущенных возможностей, разочарований и потерь. Экономика по итогам года стагнировала. Тогда в числе таких упущений замглавы Минэкономразвития Андрей Клепач назвал недостаточный рост кредитования реального сектора. Наблюдалась низкая динамика инвестиций, как в реальный сектор, так и в инфраструктуру. Кроме того, ЦБ, который в середине года возглавила экс-глава Минэкономразвития Эльвира Набиуллина, стал предпринимать активные действия на валютном рынке. Эксперты отмечали, что эти действия не помогли сдержать инфляцию, при этом плавная девальвация привела к торможению экономического роста, потому как слишком много внимания участников рынка уходило на игру против валюты и в конечном итоге поддержало высокие ставки по кредитам. Налицо был факт получения большей выгоды от спекулятивных манипуляций, нежели развития реального сектора экономики. Радикально переломить тенденцию банкротств юрлиц с тех пор в принципе не удалось. В 2016-м году значение снизилось по отношению к 2015 году: с 12 628 банкротств стало меньше на 262. Но 2017-й год, когда произошло налоговое администрирование, просто опередил по значениям все предыдущие годы. Вместе с рекордным 20-ти процентным ростом налоговых доходов бюджета, из которых 60% составили ненефтегазовые доходы, мы получили и рекордный рост банкротств. Причем, при том же сдерживании кредитования реального сектора экономики. На фоне снижения реальных доходов населения и соответственно покупательного спроса, также как и за счет передела торговли в пользу интернет-площадок, росло число банкротств предприятий торговли в прошлом году. Режим сегодняшней самоизоляции выделил еще одну проблему, хотя их много, но, пожалуй, главная состоит в том, что не все предприятия МСП обладают достаточным запасом оборотных средств, чтобы пережить пару месяцев простоя. А развитие на кредитные ресурсы, тем более под высокий процент, показало, что не стоит жить под девизом банков: «живи сегодня, а не завтра, не копи, а бери кредит». В итоге и сами банки могут сейчас оказаться заложниками своего же девиза в результате неплатежеспособности бизнеса, теряющего платежеспособный спрос населения. Эксперты привлеченные ЦСР к своему исследованию склоняются к мнению, что правовых механизмов, имея ввиду введение моратория на банкротство, недостаточно. Привлеченные СМИ независимые эксперты комментируют проблему шире, говоря о том что под мораторий попадают компании, проблемы которых были очевидными еще до начала самоизоляции, мол, это те, неплатежеспособность которых наблюдается еще с 2018 года и, что подобный механизм удобен больше кредиторам, которые таким образом позволяют своим клиентам перенастроить бизнес, пересмотреть технологические цепочки. Юристы считают, что данная ситуация должна стать поводом для модернизации банкротного права, в том числе предусматривать механизм реабилитации. Отдельные эксперты предлагают изменить критерии оценки предприятий нуждающихся в помощи, в частности выплачивать субсидии не по основному ОКВЭД, мол, указанный в регистрационных документах основной ОКВЭД, в ряде случаев не соответствует фактической деятельности. Но как раз отказ от этого критерия приведет к тому, что помощь может дойти вовсе не до тех, кто испытал проблемы от режима самоизоляции. При таком раскладе можно списать всё, что угодно и на кого угодно. Вот и выясняется, что, очевидно, номинальные виды деятельности позволяли бизнесу оптимизировать налоги, что однозначно сейчас сыграло против бизнеса, и всё это время могло наносить ущерб экономике, следовательно, било по карману населения. В США, которые эксперты любят ставить в пример, говоря об условиях для развития бизнеса и о принимающихся сегодня мерах его поддержки, игры с налогами заканчиваются плохо, а в европейских странах слишком жесткое трудовое законодательство, стоящее вместе с профсоюзами на страже прав трудящихся. Но здесь стоит учесть и тот факт, что в России бизнес, возможно, не способен был в создавшихся налоговых и кредитных условиях работать сильно в плюс, не все, конечно, предприятия, но тем не менее. Некоторые эксперты предлагают поддержать вновь открывшиеся субъекты предпринимательской деятельности и разрешить участие в новой кредитной программе всем предприятиям, зарегистрированным до 1 марта 2020 года, по утвержденным кодам ОКВЭД. Хорошо, но не простимулирует ли эта мера тех, кто находится сейчас или еще с прошлого и позапрошлого года в предбанкротном состоянии, использовать поддержку дважды, закрыв одно предприятие и открыв другое. Никто не говорит, что не нужна финансовая поддержка бизнеса. Конечно нужна. Но не делать это в панике, позволяя использовать данный момент в качестве возможности урвать и побольше. Можно списать все деньги на поддержку бизнеса, но если не произойдет роста благосостояния населения, к чему должен приложить руку и сам бизнес, то и поддержка бизнеса пойдет не впрок. Ели у населения будут деньги, то они будут совершать покупки, пользоваться услугами, и чем больше будет денег у народа, тем лучше будет бизнесу. Страшно, представить, если бы допандемические планы Кудрина и Силуанова по тотальной приватизации долей госпредриятий срослись, сколько бы сейчас оказалось людей без работы. Например, предпринимательница Татулова сообщила о сокращении 90% своих сотрудников. Конечно, если предприятий МСП станет меньше, лучше от этого экономике не будет. Но, по всей видимости, в существующей финансово-кредитной и налоговой системе, в существующей ментальности самого бизнеса, являющейся вынужденной или умышленной, требуются опять же, причем давно, не единовременные инструменты, вводимые от случая к случаю, а полноценная трансформация институциональной бизнес-системы вместе с такими институтами, как ЦСР, ведь именно разработки данного ведомства уже много лет являются основными в экономической политике страны. Необходимость этих мер — налицо. Ну и конечно попытки различных ведомств, особенно финансовых, от которых зависит своевременность выплат бизнесу в это непростое время, должны жестко пресекаться уполномоченными органами, вплоть до возмещения бизнесу потерь при затягивании выплат. Подчеркну, нет цели искать виновных, ко всем должно прийти осознание того, что плохо будет всем, а не отдельно взятым категориям людей — богатым или бедным, юридическим или физическим лицам, ведь принцип домино сработает и в этом случае.

Малый бизнес: бег по порочному кругу. Мало поддержки или достаточно?
© ИА Regnum