Андрей Заостровцев: «Диктатор — человек творческий»

Одна из самых популярных сегодня экономических теорий – теория общественного выбора – строится на идее краха государства-благодетеля, или так называемого «ангелоподобного» государства. Эту идею можно найти и в микроэкономике, однако именно здесь она становится предпосылкой, точкой начала размышлений и исследований. Само слово «общественный» – перевод английского понятия Public, в России в изначальном смысле удачно использовавшегося в первой половине XX века, например, в словосочетаниях «публичная библиотека», «публичный сад» и т.д. для обозначения чего-то, не принадлежащего государству. Сегодня понять этот термин человеку, выросшему в России, совершенно невозможно, потому что российское государство владеет абсолютно всем, включая самого человека. Теорию общественного выбора следует определять как экономическое исследование принятия нерыночных решений или как применение экономической теории, экономических методов в политической науке. Она появилась и приобрела популярность в послевоенные годы, и наиболее полное ее сегодняшнее описание содержится в третьей части одноименной книги довольно известного экономиста Денниса Мюллера. Предмет теории общественного выбора тождественен предмету классической политологии, и в ней изучаются такие феномены, как: теория государства, правила голосования, поведение избирателей, политика партий, бюрократия и т.д. Главное отличие – теория общественного выбора использует для анализа методы и методологию экономической науки. Основной поведенческий постулат теории общественного выбора (да и всей экономической теории) – восприятие человека как «эгоистичного и рационального максимизатора полезности». Перенос этого принципа экономической теории на предмет политической науки и составляет главный элемент новизны и основной признак так называемого «экономического империализма». Подобное восприятие человека как наиболее важной и «эгоистичной» единицы анализа в экономике принято называть «методологическим индивидуализмом». Этот термин ввел Йозеф Шумпетер – австрийский и американский экономист, автор одного из фундаментальных трудов по истории экономического анализа (правда, не законченного). В одноименной книге он пишет: «Общественный выбор базируется на предпосылках о том, что индивид – наиболее важная единица анализа и что индивидуальное основано на личном интересе, иными словами, на концепции homo economicus». После Шумпетера экономисты стали воспринимать homo politicus ровно так же, как homo economicus, т.е. любой политик, на самом деле, не думает об общественном интересе, о благополучии большинства людей, а только, как и в бизнесе и коммерции, реализует свои эгоистические, частные интересы. Сравнение политика с бизнесменом, а политического рынка с рынком экономическим, на котором происходит подобный рыночному обмен, принадлежит другому известному экономисту, специалисту в области общественного выбора Гордону Таллоку. Таким образом, политика, политический курс – это не реализация некоторого общественного интереса, а сумма множества частных интересов политических акторов. Политики, чиновники преследуют в своих действиях собственные, а не мифические надындивидуальные или государственные интересы. Данное положение экономисты и называют низвержением ангелоподобного государства, т.е. государства, стремящегося к максимизации общей пользы. Истоки теории общественного выбора можно найти и в математике, и в философии. Одними из первых, кто начал размышлять в подобных категориях, стали французские мыслители: Мари Жан Антуан Никола де Кондорсе и его современник, аристократ Жан-Шарль де Борда. Кондорсе – один из активных деятелей Французской революции, жирондист, член Конвента, входил в число составителей альтернативной французской конституции, но сегодня нам более известен по сформулированному им парадоксу и правилу голосования, теореме жюри и еще ряду понятий в теории общественного выбора. Кондорсе и де Борда исследовали закономерности голосования, взяв за основу процесс избрания новых членов во французской Академии наук, и пытались создать оптимальную систему для проведения этих выборов. Кроме того, к отцам-основателям теории общественного выбора принято относить Кеннета Эрроу – Нобелевского лауреата по экономике, сформулировавшего знаменитую «теорему невозможности», а также экономиста Дункана Блэка, заново открывшего парадокс Кондорсе спустя почти 170 лет. Однако считать перечисленных выше экономистов авторами теории общественного выбора было бы не совсем верным, поскольку сущность данной теории, методологическую основу в виде отказа от предпосылки о государстве-благодетеле они не сформулировали. Поэтому центральная фигура и фактически основатель теории общественного выбора – чикагский экономист, Нобелевский лауреат по экономике Джеймс Бьюкенен. Его нельзя назвать типичным «чикагцем», которых сейчас можно встретить среди выпускников знаменитого экономического департамента Чикагского университета. Бьюкенен, скорее, относится к политическими философам. Еще в молодости, в 1950-е годы, у него зародились сомнения относительно реалистичности концепции государства-благодетеля, присутствовавшей тогда во всех не только политологических, но и экономических текстах. Уже позднее Бьюкенен писал в воспоминаниях о своем остром нежелании соглашаться с тем обычным предположением, что государство или сообщество людей может быть всегда доброжелательным, или, по крайней мере, с тем, что это можно допустить в целях аналитического упражнения. Такие сомнения в то время были подобны бунту на корабле. Бьюкенен, еще аспирантом посетивший Италию, опирался на работы малоизвестной сейчас итальянской школы общественных финансов, наиболее узнаваемый автор которой сегодня — Антонио де Вити де Марко. Исследователи этой школы одними из первых предположили, что государство не является каким-то надчеловеческим организмом и тем более не является благодетелем. Однако в большей степени на Бьюкенена повлиял шведский экономист Кнут Виксель, о котором он пишет в своей Нобелевской лекции, что «Виксель заслуживает всеобщего признания как основоположник современной теории общественного выбора». Бьюкенен, конечно, не был с ним лично знаком, потому что родился в 1919 году, а Виксель умер в 1926-м, однако в свое время он нашел диссертацию Викселя 1896 года, где тот выделил три важнейших элемента, на которых базируется теория общественного выбора: методологический индивидуализм, концепция человека экономического и концепция политики как обмена. До начала XX века экономисты рассматривали исключительно «совершенные рынки», которые ведут к так называемой Парето-эффективности. Эффективность по Парето – это состояние, когда нельзя улучшить положение какого-либо одного субъекта, чтобы при этом не ухудшить положение кого-либо другого. Данное состояние американский экономист Гарольд Демсец назвал «экономикой нирваны». Однако в реальности существуют несовершенные рынки, приводящие к так называемым market failures – провалам рынка, и для решения этой проблемы на экономическую и политическую сцену и выходит государство-благожелатель. С помощью ряда мер оно подтягивает ситуацию ближе к Парето-эффективности, по-своему «исправляя» плохие рынки. Таким образом, государство-благожелатель – ликвидатор провалов рынка и проводник на пути к экономической эффективности. Именно эту базовую установку и подвергла критике теория общественного выбора. Индийский экономист Дипак Лал, формально не относящийся к виргинской школе политэкономии (второе название теории общественного выбора), но мыслящий в сходной парадигме, писал об этом следующим образом: «Весь роскошный остов элегантной, усложненной и утонченной теории, которая берет свое начало от Рамсея, Самуэльсо Мида, Литтла и Даймонда с Мирлизом и восходит к Аткинсону и Стиглицу, строится как таковой на предположении о благожелательном государстве, управляемом платоновскими стражниками, и все больше становится наивным и нереалистичным». Теория общественного выбора предлагает взамен концепции провалов рынка концепцию провалов государства, о чем и пишет Бьюкенен в своей статье «Политика без романтики». Виргинская школа политэкономии, по сути, привела к демистификации, «разобожествлению» государства, она разрушила «наивный взгляд, согласно которому для оправдания государственной интервенции достаточно показать, что существуют провалы рынка, устранимые при помощи государства. После революции, произведенной общественным выбором, политические аналитики уже не могли удовлетвориться сравнением реальных рынков с идеальным государством. Теперь они должны были анализировать государство таким, какое оно есть, прежде чем предаваться мечтаниям о том, каким оно должно быть». Теория общественного выбора превратила государство в падшего ангела. Один из вопросов, которые обычно адресуют экономистам виргинской школы политэкономии – зачем они стали заниматься политологией вместо привычной экономики. Однако уже к концу XIX века становится ясно, что разобраться, что происходит в экономических процессах, без изучения государства почти невозможно. Если посмотреть на экономическую статистику в большой перспективе, видно, что в 1870-х годах доля государственных расходов в валовом внутреннем продукте страны редко где (за исключением Франции и Италии) превышала 10%. Тем не менее, уже к 1960-м годам эта доля почти во всех странах достигла 30%, а к 1990-м для стран Европы вплотную приблизилась к 45%. Именно этот взрывной рост государственного влияния на экономику и нуждался в объяснении – и фактически не объяснен до сих пор. Сегодня даже в развитых странах от половины до трети экономики занимает госсектор, где распределение ресурсов происходит не на основе рыночных критериев «купил – продал», «выгодно – не выгодно», а на основе политических решений, а значит, игнорировать государство, политику в экономической науке уже невозможно. Есть еще более показательные тренды. Федеральные расходы США с 1970-го года росли в 7 раз быстрее, чем медианный доход американского домохозяйства. Причем разрыв колоссальный: медианный доход домохозяйств с 1970 к 2007 году вырос на 32%, а федеральные расходы – на 221%. Это наглядная иллюстрация интервенции государства в экономику, и уже не только в Европе, но и в США. Кроме того, за последние годы только в США был всего один краткий период во второй половине 90-х годов, когда доходы в федеральном бюджете превышали расходы. Большую же часть истории второй половины XX века расходы превосходили государственные доходы. Следствие этого процесса – рост национального долга, ибо национальный долг – это не что иное, как накопленный бюджетный дефицит. Такая ситуация в любой стране мира вызывает эффект торможения – вытеснение частных расходов государственными приводит к снижению темпов экономического роста. Статистические данные, накопленные за 36 лет подобных наблюдений, показали: чем выше доля госрасходов ВВП, тем ниже в среднем темпы роста экономики. Для того чтобы избежать эффекта торможения, Джеймс Бьюкенен и ряд других сторонников теории общественного выбора предлагают разработать конституционную клетку для все больше расширяющего свое влияние государства-Левиафана. К одобрению подобных действий правительства, по мнению Бьюкенена, приводит электоральное заблуждение, которое заключается в массовом допущении, что регулярных выборов и сменяемости власти будет достаточно для ограничения масштабов вмешательства государства. Однако практика показывает, что это не так. Бьюкенен пишет, что «законодательные ассамблеи не меньше, а, возможно, даже больше, чем невыбираемые политики, могут нуждаться в ограничениях, которые ставят границы их допустимым действиям». В этом чикагский экономист солидарен с известным представителем австрийской экономической школы Фридрихом фон Хайеком: «Убеждение, что демократическая процедура позволит отказаться от всех других ограничений, сдерживающих правительственную власть, оказалась трагической иллюзией». В 1960-е годы Бьюкенен и Таллок формулируют принципы так называемой «конституционной экономики» или «конституционной политической экономии». Эта доктрина, как определил ее немецкий экономист Стефан Войт, представляет собой «направление исследования, чьи приверженцы заняты выбором правил как ограничений для человеческого поведения, в противоположность выбору в рамках этих правил». Базовые положения любой конституции – это не только права, но и ограничения, которые, прежде всего, направлены на государство. Подобные конституционные ограничение и пытались создать Бьюкенен и Таллок, построив конституционную клетку для государства-Левиафана. Немного позднее ими же были разработаны так называемые «фискальная» и «монетарная» конституции, ограничивающие право государства на вмешательство в экономику. К примеру, Бьюкенен предлагал внести в конституцию США требование сбалансированного федерального бюджета и особые правила роста предложения денежной массы: ФРС может увеличивать денежную базу не более, чем на 3-5% в год, без учета поправки о сбалансированном бюджете. Конечно, эти правила почти невыполнимы в условиях современных Соединенных Штатов. Другой видный экономист виргинской школы политэкономии Уильям Нисканен предлагал внести более реалистичные изменения: увеличение государственного долга США может быть принято только «квалифицированным большинством» (две трети голосов) в Конгрессе. Кроме того, любой законопроект, вводящий новый налог, увеличивающий его ставку или расширяющий базу существующего налога, также должен быть принят только в результате одобрения двумя третями голосов каждой из палат. Но Джеймс Бьюкенен понимал, что одних формальных ограничений в данном случае недостаточно: «На протяжении десятилетий я утверждал, что формальные ограничения на поведение, что заложены в правовых и конституционных устройствах, никогда не могут быть сами по себе достаточными для того, чтобы обеспечить жизнеспособность общества». Требуется восстановить еще и размытый к концу XX века социальный капитал, включающий традиционные либеральные ценности – независимость, опора на свои силы, интенсивный труд, законопослушность, доверие и т.д. Однако как именно это сделать, не знали ни Бьюкенен, ни другие сторонники теории общественного выбора. Неизвестно это и сегодня. Таким образом, даже если какому-либо государству удастся провести описанные выше либеральные, либертарианские экономические и конституционные реформы, скорее всего, они не совпадут с доминирующими общественными настроениями, с доминирующими ценностями, а соответственно, никакие юридические меры не будут соблюдаться.