Дмитрий Дробницкий: Краеугольный камень трампизма

Экономическая программа Трампа привлекательна для жителя любой страны с технологической и фундаментальной научной базой, с большим индустриальным прошлым и глубокими ранами от глобалистского вмешательства. Но насколько она реалистична? В 2016 году вместе с читателями ВЗГЛЯДа мы совершили, как мне кажется, захватывающее и очень познавательное путешествие по заокеанской политической жизни. На наших глазах вершилась история. История не только Америки, но и всего цивилизованного мира. Я не преувеличиваю. То, что происходило в Соединенных Штатах, не было изолированным явлением. Brexit, президентские выборы в Австрии (которые будут проводиться заново 4.12.2016), отказ граждан Нидерландов ассоциироваться с «молодой украинской демократией», предстоящий в декабре этого года референдум в Италии, президентские выборы во Франции в 2017-м – все это звенья одной цепи. Человек Запада после четверти века «конца истории» вполне предсказуемо стал отвергать глобализацию, которая принесла ему по большей части лишь виртуальные преимущества, но при этом неизменно ломала традиционный жизненный уклад, уничтожала индустрии и рынки, навязывала жесточайшую политкорректную цензуру и подавляла демократию, передавая все больше власти в неизбираемые наднациональные институты. «Дивный новый мир» наступал. Его воцарение было близко. В экономической плоскости ему мешали остатки национальных индустрий и «архаичных» внутренних рынков. Фермеры, предприниматели средней руки, инженеры и рабочие – словом, средний класс Запада, – должен был окончательно утратить контроль над хозяйственным пространством своих стран. Монопольным распределением материальных благ должны были заняться транснациональные корпорации (ТНК). Так называемые соглашения о свободной торговле вовсе не давали никакой рыночной свободы – пусть даже в самой диких ее формах, – а закрепляли власть таких корпораций. В плоскости внутренней политики готовились самые разные «назревшие политические реформы». Еще в 1997 году Фарид Закария в своей статье «Восход антилиберальной демократии» заявил о необходимости постепенно ограничивать «неразумные массы» в их электоральном произволе для достижения торжества либерализма. В 2003-м автор закрепил свою концепцию в книге «Будущее свободы». Френсис Фукуяма в 2014 году в статье «Америка в упадке» настоятельно рекомендовал трансформировать американскую политическую систему таким образом, чтобы ни разделение властей, ни «случайности на выборах» не могли остановить «поступи прогресса». Ну а остатки национальных сантиментов должна была окончательно потопить под своими волнами массовая иммиграция из Африки и Ближнего Востока. В 2016 году в работе «Популизм на марше» Фарид Закария открыто признал, что иммиграция является не неприятным побочным продуктом глобализации, а ее важной составной частью, причем не только идеологической, но и инструментальной. Чтобы выжить в мире, где мейнстримом станет трампизм, экономическую систему придется менять (фото: Kai Pfaffenbach/Reuters) В области внешней политики предполагалась беспощадная зачистка тех центров сопротивления глобалистской элите, которые не могут всерьез за себя постоять, и всестороннее сдерживание тех, что имеют достаточно сил для защиты своей суверенной позиции. Одним из инструментов сдерживания была объявлена гибридная война. В ноябре 2015 года американский сенатор Том Коттон опубликовал во влиятельном внешнеполитическом издании Foreign Affairs статью, в которой, не стесняясь, требовал от руководства США «выиграть гибридную войну против России». Статья эта была опубликована под патронажем мозгового центра «Совет по внешней политике», на конференции которого всего за пять дней до публикации статьи зал стоя приветствовал Хиллари Клинтон. У глобалистов все было «на мази». Пожалуй, еще лет 8-10, и врубать реверс было бы попросту поздно. И вот в самом сердце западного мира произошла мирная электоральная антиглобалистская революция. Избрание Дональда Трампа президентом самой сильной державы Запада вызвало шок в элитах и истерику в подконтрольных им медиа именно потому, что появилась реальная альтернатива глобальному проекту. Эту альтернативу назвали «популизмом», причем термин употреблялся в самых разных коннотациях – от нейтральной до самой пренебрежительной. Я же, с вашего позволения, буду называть ее трампизмом – вслед за американо-британским политологом и социологом Джастином Джестом, который первым из англо-саксонских экспертов предсказал: трампизм надолго переживет Дональда Трампа как политическую фигуру. Я понимаю всю условность данного термина – ведь Большой Дональд далеко не первым сформулировал внятную западную альтернативу глобализму. Более того, Трамп собирал свою программу по кусочкам и не без помощи зарубежных коллег, в частности, британских архитекторов Brexit’а. Возможно, куда логичнее было назвать данное политическое течение фараджизмом-лепенизмом – по именам бывшего руководителя Партии независимости Соединенного Королевства Найджела Фараджа и лидера французского Национального фронта Марин Ле Пен, – но Дональд стал первым, кто с этой программой победил на выборах. Он же станет первым, кто будет доказывать ее применимость на практике. Трампизм, если говорить кратко, – это сочетание реалистичной внешней политики с национальной реиндустриализацией и разумным протекционизмом. Эта программа по определению привлекательна для жителя любой страны с технологической и фундаментальной научной базой, с большим индустриальным прошлым и глубокими ранами от глобалистского вмешательства. Но насколько она реалистична? Возможно ли в современном мире вернуть рабочие места индустриального сектора в страны с относительно высокими заработными платами? Как будет сочетаться протекционизм с существующим международным разделением труда и достижениями научно-технического прогресса XXI века? Не приведут ли протекционистские тарифы к так называемым торговым войнам, которые способны не только разрушить экономику отдельных стран, но и помешать достижению международных договоренностей по важнейшим вопросам мировой политики? Какой трансформации потребует мировая финансовая система, построенная на пуле резервных валют, являющихся полностью фиатными? Перенос производства добавленной стоимости с мировых рынков на национальные неизбежно приведет к снижению уровня конвертируемости валют. Это не большая беда для ряда развитых стран. Но к каким последствиям это приведет в и так переполненном индустриальной добавленной стоимостью Китае и в зависящей пока от ископаемых ресурсов России? Что это будет означать для Индии и Бразилии? Для Великобритании, наконец, где финансовые услуги – значительная доля ВВП? Не последним является и вопрос о судьбе только-только индустриализованных стран, таких как Вьетнам, Камбоджа и т.д. А что ожидает Ближний Восток? Не станут ли целые регионы мира жертвами деглобализации? Ведь это прямой путь к росту напряженности и созданию благоприятной среды для различного рода экстремистских течений? Что касается стран, где будет проводиться реиндустриализация, то спасет ли она нынешнее поколение квалифицированных рабочих, голосующих за антиглобалистскую альтернативу? И не приведет ли реиндустриализация к парадоксальному эффекту – росту безработицы и снижению доходов? Поясним сказанное на паре простых примеров. Сегодня в США работают свыше 3 млн профессиональных водителей грузовиков – от самосвалов до междугородних фур. Работа еще около 4 млн американцев также связана с автомобилем – от такси и «пиццевозок» до спецтехники. Итого 7 млн человек – огромная армия рабочих средней квалификации. Сегодня полная автоматизация средств транспорта стала реальностью. Еще «глючат» автопилоты Tesla Motors, но уже ясно, что будущее совсем рядом. Еще ближе это будущее в грузовых перевозках. В октябре 2016 года в штате Колорадо состоялась полностью беспилотная доставка коммерческого груза автотранспортом из одного города в другой. Пока это экзотика, но если американские компании будут возвращать производство в США, они постараются максимально снизить издержки, в том числе транспортные. Спрос подтолкнет развитие технологий. В результате миллионы водителей окажутся без работы. Автоматизация и роботизация затронут, разумеется, не только сферу перевозок. Новая индустриализация будет основываться на промышленных роботах и заводах-автоматах. Рабочие места на них будут лишь для людей с высшим образованием, не говоря уже о том, что таких мест будет на ультра-современных производствах очень немного. Дальнейшее развитие технологий позволит избавиться от значительной части человеческого труда и в сфере услуг: торговле, банковской деятельности, частично – в общественном питании. А далее – образование и медицина… И где же тогда будут создаваться рабочие места? А ведь это краеугольный камень трампизма! Сдерживать научно-технический прогресс? Повышать налоги на автоматизированные производства и перераспределять богатство от владельцев производств в пользу неработающих граждан? Совсем не рай человека труда, особенно американского! Коммунистическая сказка о творческом (в прочтении XXI века – постиндустриальном) труде для каждого действительно является сказкой. Во-первых, такого труда будет не слишком много, а во-вторых, соответствующую квалификацию смогут освоить далеко не все. О подобных рисках для рынка труда недавно говорил и российский президент Владимир Путин, выступая на конференции «Вперед в будущее: роль и место России». Еще одна проблема состоит в том, что реиндустриализация потребует больших инвестиций, а значит – дешевого кредита. Стало быть, возрастет эмиссия. Но если в условиях глобального рынка для стран-эмитентов резервных валют это было относительно безопасным процессом, то в мире частично закрытых границ могут возникнуть серьезные инфляционные риски, ставящие под угрозу вложения в долгосрочные производственные проекты. Многие экономисты, особенно левого толка, видят выход в увеличении государственного регулирования и государственного участия в экономике. Но, как показывает практика, это ведет к увеличению непроизводственных затрат, в результате чего следует отказ от инвестиций и переход на низкооплачиваемый труд. Подобный эффект мы наблюдаем не только в странах латиноамериканского левого проекта, но и у нас в стране. Примерно понятно, что будет делать администрация Трампа на первом этапе – снижать налоги, поощрять инвестиции и предпринимательскую активность, а также возводить тарифные заслоны для предприятий, выведенных за пределы США. Рост внешнего долга, который будет объявлен временным, Белому Дому поначалу простят. Но когда шестеренки экономики вновь завращаются, когда инвестиции в производства нового типа станут значительными, страны-конкуренты почувствуют давление, а финансовая система начнет испытывать серьезные нагрузки – вот тогда потребуются не просто новые ходы, но новая социально-экономическая теория. Только пожалуйста без марксизма-ленинизма! Эта теория была весьма неудачным ответом на кризис индустриального общества конца XIX века, так что вряд ли стоит ожидать от нее, что она станет ответом на куда более серьезные вызовы полтора века спустя. На практике это означает, что на Западе заработают новые центры экономического анализа и прогнозирования, появятся новые экономические школы и учения. В России есть задел по времени, связанный с ее тотальной деиндустриализацией (все производство представлено ВПК, отверточной сборкой мировых брендов и предприятиями, зависящими от зарубежных технологий), хроническим дефицитом финансов в экономике и громадными неосвоенными пространствами. Но чтобы выжить в мире, где мейнстримом станет трампизм, экономическую систему придется менять. В первую голову придется теснить монополистов, как отечественных, так и транснациональных, и развязывать руки предпринимательской инициативе. Это неизбежно вызовет определенное сопротивление в элитах и даже соблазн встать на сторону глобализации, а не индустриально-экономического суверенитета. Но если мы поддадимся этому соблазну, то снова окажемся в хвосте мировых трендов. В общем, история продолжает творится у нас на глазах, причем не только где-то по ту сторону Атлантики, но и здесь, у нас. Мы присутствуем при рождении новой мировой экономики. И новой мировой политики. А значит нам нужна новая стратегия, как внутри страны, так и на международной арене. Ее выработка, на мой взгляд, это не просто национальный приоритет, это вопрос национального выживания. Сегодня многие наши «говорящие головы» снова заговорили о том, что «все будет по-прежнему» и что «ничего по большому счету не изменится». Это опасная экономия мышления и не менее опасное стремление сохранить реноме после колоссальных прогностических провалов 2016 года. Но кроме того, это хрестоматийная методологическая ошибка. Политологи долго исходили из того, что положение дел на западе в целом и в США, в частности, – это константа, а мы лишь эволюционируем по отношению к ней. Это предположение оказалось в корне неверным. И основываться на старом знании больше нельзя. Новое же может родиться только из исследований, свободных от отлитых в бронзе постулатов. Замечу напоследок, что знание в поворотные моменты истории всегда являлось главной составляющей национального успеха. Дмитрий Дробницкий, политолог, американист