Переход на безналичности
Помните в фильме «День радио» Михаил Козырев объявляет операцию «Ищем пуговицу», чтобы отвлечься от патовой ситуации. Вроде занялся чем-то — и нависшая проблема уже не кажется такой безнадежной. «Ребята, все же ясно! У нас две проблемы — Минобороны и пуговица! Мы пуговицу найти можем? Чисто теоретически... Можем! А с Минобороны мы ничего сделать не можем». Поэтому... ищем пуговицу. Бюджет дефицитный, реальные пенсии снижаются, недофинансирование, недоинвестирование. Это ли проблемы? Есть и посерьезней. На съезде партии «Единая Россия» министр финансов Антон Силуанов заявил, что надо вернуться к вопросу ограничения расчетов наличными, если сумма покупки превышает 2 млн рублей. Это, мол, элемент «обеления» экономики, за счет этого можно больше собрать налогов. Правда, через несколько дней первый вице-премьер Игорь Шувалов, который курирует финансово-экономический блок, заявил, что правительство не обсуждает данный вопрос. Он отметил: тенденция к сокращению наличных платежей во всем мире присутствует, но у России тут «особая история». Люди крайне настороженно относятся ко всему, что связано с денежными знаками, — обмен это или ограничение. Поэтому мы пойдем другим путем — через развитие банковских технологий, на которые кредитные организации тратят огромные деньги, и весьма преуспели. И безналичность сама собой войдет в обиход каждой семьи. Единой позиции в отношении наличного обращения в мире, однако, не существует. Если в скандинавских странах, например, процесс отказа от «бумажных» расчетов идет семимильными шагами, то в США наличный оборот по-прежнему играет важную роль. И периодически показатель сильно возрастает. Например, в августе 2014 года он доходил до четырех с лишним триллионов. В декабре прошлого года был на уровне 3,5 трлн. И это, как вы понимаете, долларов. В России показатель денежной наличной массы тоже нестабилен. В конце прошлого года он подскочил до 8,7 трлн рублей. Но в принципе удерживается где-то на уровне 7–7,5 трлн рублей. Причем примерно половина этого оборота приходится на граждан и половина — на кассы организаций и предприятий. Много это или мало? В другом агрегате — М2, который учитывает и безналичную денежную массу, наличность занимает 20%. В принципе это показатель, который соответствует уровню развитых стран. Настораживает другое: почему граждане столько денег имеют в своих кошельках, а предприятия в кассах? Ответ простой — юрлица, что греха таить, не прочь часть средств увести в тень. А граждане, невзирая на систему страхования вкладов, еще недостаточно доверяют банкам. Позиция «лучше хрустящая купюра в руке, чем запись в банке» по-прежнему превалирует в головах многих соотечественников. И многие из них, даже получив зарплату на карту, тут же отправляются к банкомату и конвертируют компенсацию за труд в живые деньги. И это очень хорошо видно по статистике ЦБ — количество операций по картам значительно превышает операции по снятию средств, однако если в денежном выражении — картина прямо противоположная. То есть расплачиваются безналично часто, но небольшими суммами, а снимают реже, но сразу пухлую пачку. Да и само выражение «живые деньги», распространенное в наших головах и лексиконе, свидетельствует об особо уважительном отношении к бумажным носителям благосостояния. Наличные — живые, их можно пощупать, им можно доверять, безналичные — бездушные какие-то. Снижать наличный оборот, конечно, необходимо. Но, видимо, не очень, раз предложения по ограничению наличного оборота обсуждаются много лет, гремят новостями и высказываниями в СМИ, а караван все идет и идет. Хорошо помню, как в 2011 году в огромном пакете предложений различных ведомств по борьбе с теневыми доходами обнаружили мы маленький абзац, который в итоге и обернулся долгоиграющей историей с ограничением наличности. Изначально инициатива исходила из Минэкономразвития, затем идею подхватил, освоил и преобразовал Минфин. С того времени много утекло воды, нефтедолларов, почти иссяк Резервный фонд, а предложение об ограничении наличности все еще обсуждается. За время пути сумма, с которой призывают начать ограничения, успела подрасти с 600 тыс. до 2 млн рублей. Инфляция, видимо. А сама идея, как мне кажется, сильно устарела. Во-первых, как точно отметил Игорь Шувалов, банковские технологии успели уйти далеко вперед. И к маленькому прямоугольнику пластика прилагается целый набор удобных функций, которые позволяют расплачиваться, делать переводы из любого места. Да и маркетинговые технологии не стоят на месте. Платишь картой, получаешь бонусы в виде скидок, возвращения части средств на счет (cash-back) и прочих дополнительных радостей. Да и банки, оптимизируя свои расходы, активно стараются переводить клиентов на дистанционное обслуживание. Мотивация налицо. Речь, конечно, о крупных городах, но именно на них приходятся основные денежные потоки и обороты. Во-вторых, перед ЦБ тоже стоит задача снижения наличного оборота. И этой цели регулятор добивается. Хотя бы за счет борьбы с сомнительными банками и операциями. «Прачечных» сильно поубавилось. Оставшиеся дерут с клиентов немилосердный процент за операции. В-третьих, почему именно 2 млн рублей фигурируют в качестве порога для ограничений? Это же получается, что вынул из своего теневого оборота 1,9 млн рублей, купил дорогую машину — и можешь дальше копить свои нелегализованные доходы? Нет ли у вас ощущения, прошу прощения, что цифры выведены путем «пальцепотолочного метода»? И еще один момент — обойти ограничение, предлагаемое Минфином, проще простого. Просто навскидку — захотел теневой бизнесмен приобрести авто за 2 млн, пришел в банк, взял кредит, оплатил покупку, погасил кредит. Источник средств для погашения никто не спрашивает и безналично не требует. И эти риски надо учитывать. Тем более что отечественные мастера на каждый красный флажок быстро находят ножницы. Однако если исполнение идеи вызывает вопросы и сомнения, то ее основа и подход, на мой взгляд, вполне логичны. Ведь к чему фактически призывает Минфин? К смене парадигмы, когда контроль за доходами сменяется контролем за расходами. Об этом тоже много говорилось, частично схему уже обкатывают на госслужащих высокого ранга, но, возможно, имеет смысл продвинуться в этом направлении и дальше? Есть и другие методы. Почему у нас наличный оборот вызывает такое беспокойство, а в развитых странах это если и происходит, то в меньшей степени? Все просто — там в обороте не очень приняты крупные купюры, которые считаются удобным средством и для сбережения, и для теневого оборота. Наверное, каждый из нас имеет знакомых или слышал истории о недоумении, с которым восприняли в магазинах Европы пришествие «руссо туристо» с купюрой в €500? У нас в стране на банкноту 5000 рублей приходится 21% оборота в количественном выражении и 73% в денежном. Человек с пятитысячной купюрой уже не вызывает раздражения ни в магазинах, ни в ресторанах. Разве таксист уныло вздохнет, услышав, что в кошельке у клиента только 5000. Кстати, в этом направлении ЦБ уже продвинулся, решив ввести промежуточную банкноту номиналом 2000 рублей. Это тоже вполне в духе мировых тенденций. Ведь, скажем, заявил же Европейский центробанк, что с 2018 года прекращает печатать купюру в €500. И это не ограничение и запрет. Просто так называемая банкнота для сбережений потеряла актуальность в денежном обращении, поскольку люди и так за крупные покупки расплачиваются безналично. Сами. Без ограничений. И хранят деньги в банках при отрицательных процентных ставках. Потому что эволюция, стабильность и последовательность решений. Что само по себе важнейший фактор для доверия к банковской системе. Да и вообще, если по гамбургскому счету, если бы проект об ограничении наличности был так важен, то, наверное, нашли бы время и приняли бы за пять лет. А так — дефицит бюджета, Резервный фонд иссякает... Можем мы с этим что-то сделать? Как уверяет глава Счетной палаты Татьяна Голикова, можем, поскольку из-за неэффективности бюджетных трат казна ежегодно теряет триллион рублей. Впрочем... ищем пуговицу.
