На людях нельзя экономить. Герой Кузбасса – о прошлом и светлом будущем

Корреспондент «АиФ – Кузбасс» спросила у самого Героя Кузбасса, только ли в нём было дело и что не так с нынешней экономикой. Кони своё отработали Анна Городкова, «АиФ – Кузбасс»: На своём долгом шахтёрском пути в советское время вы были руководителем нескольких кузбасских крайне тяжёлых шахт. Если оглянуться в прошлое сейчас, что для вас как для управленца было самым сложным? Михаил Найдов Михаил Найдов: Проблемой было то, что мне приходилось совмещать по несколько должностей и работать на сложных месторождениях угля. Угольные пласты залегают неодинаково (есть крутые пласты под 70-90°, есть наклонные - под 30-40°, есть пологие – до 10-15°). И все они требуют к себе совершенно разного подхода. Сейчас Кузбасс даже отказался от разработки пластов крутого и наклонного падения. За 55 лет я работал на шахтах крутого, наклонного, пологого падения и в шахтостроительстве. Это было очень непростым занятием, ведь знать и понимать угольное хозяйство нужно было от и до. Но я себя считаю состоявшимся горным инженером и организатором угольного производства. – Вы руководили шахтой «Северной» и вывели оттуда последнего ослепшего коня Рубина. Вы стали двигателем прогресса. Сейчас наши управленцы зачастую стремятся не к передовому, а дешёвому. Может, стоит вернуть коней? – Кони своё уже отработали, вернуть их можно лишь ради забавы. Объясню, почему «Северная» стала последней шахтой СССР, откуда вывели лошадей. Дело в том, что на втором районе шахты «Северной (бывшая шахта «Центральная», построена в 1918 году) пласты угля были очень опасные, крутые – содержание метана в воздухе превышало допустимые нормы. Применять троллейные электровозы на вентиляционном горизонте было нельзя, поэтому было построено электровозное депо для аккумуляторных электровозов, а коногонов переучили на машинистов электровозов. Так техника заменила лошадей. – Тогда в чём разница нынешнего и тогдашнего шахтёрского времени? Откуда у вас на переоборудование шахт, благоустройство шахтёрских городов были такие деньги, которых сейчас ни у кого нет? – В то время себестоимость угля складывалась из зарплаты рабочих, стоимости оборудования и т. д., а отдельной статьёй шли расходы на капитальное строительство крупных объектов, которые покрывали вышестоящие угольные организации, и отчисления с горных выработок на их капремонт. Последние суммы были значительными. Но ремонт капитальных горных выработок нужно было производить всегда, поэтому его я стал проводить за счёт себестоимости угля, а поступающие деньги на капремонт мы тратили на социалку. Например, построили на «Северной» склады для столовой, спортзал, автодорогу, крытую трамвайную остановку, отремонтировали дворец культуры. В Междуреченске построили теплицы и розарий, лыжную базу, стрелковый тир, шахматный клуб, дельтадром, капитально отремонтировали спортзал, дворец культуры, столовую, обустроили дамбу на реке Уса и т. д. Я убеждён, что на всякую социальную и производственную сферу деньги должны всегда находиться. Не нужно стремиться за год решить все проблемы, но их решение нужно закладывать в бюджет постоянно. Нынешние директора и руководители шахт и разрезов не могут распоряжаться деньгами. Но они должны убеждать собственников, зачастую не специалистов угольной отрасли, что, если не будет хорошего производственного быта и высокой зарплаты, не будет и угля. Собственники должны откладывать деньги, полученные в лучшие времена, в резервные фонды, чтобы использовать их тогда, когда цены на уголь неустойчивы. Когда цена на уголь падает, её несправедливо компенсировать за счёт рабочего класса. Романтика забоя – Также вы руководили междуреченской шахтой им. В. И. Ленина, где сделали рабочим самую высокую зарплату в Кузбассе, обеспечили высокую производительность труда и самую низкую себестоимость угля на уровне разрезов. Как люди работали за повышенную зарплату? На что её тратили горняки? – Люди стали работать лучше. Простой пример: когда я пришёл на «Ленинку», на ней было 650 прогульщиков. Когда через 7,5 лет я уходил, их уже было 27. Даже если бригада выполняла план и получала за это премию, прогульщик её не получал. С помощью серьёзной дисциплины и благоприятных условий труда (по сравнению с другими шахтами мои сотрудники получали гораздо больше) удалось повысить у горняков интерес к работе. Были бы деньги, люди найдут, на что их тратить. В основном покупали дачи, машины, гаражи – для шахтёров мы даже специально построили погреба с гаражами для молодых специалистов, начальников участков и бригадиров. – В своё время вы водили жён шахтёров на «Северной», на «Ленинке» в шахту, после чего дарили им дефицитные розы, выращенные в собственных теплицах. Зачем? Какой отклик получали от женщин? – Я хотел, чтобы жёны понимали труд своих мужей, хотел повысить авторитет мужчин. Мы собирали жён бригадиров, одевали их в робу, вручали сапоги с портянками, надевали на них шахтёрские лампы и самоспасатели и шли по выработкам. И шли они, бедняжки, по темноте мимо конвейеров: запинались и уставали на полпути до забоя. Я делал «привал» и смеялся: «Уже наработались!» А когда заходили в забой, подводил женщин к «груди» забоя (место, где комбайн делает срезку угля), проводил по углю руками и им по щекам – раз! Они сразу превращались в шахтёров – таких же чумазых. Помню фразу супруги Валерия Кузнецова, бригадира очистников: «Когда муж приходил из шахты, я ему постоянно говорила: «Валера, пойдём по дамбе погуляем!» Теперь я понимаю, почему он отказывался». Потом был чай, душевный разговор и, конечно, розы. Угольщиков не хватает – В Прокопьевске, когда вы руководили предприятием «Прокопьевскуголь», вы организовали первую в Кузбассе «найдовскую» школу – учили горных инженеров решать сложные задачи. Ваши коллеги признаются, что сейчас после такой школы человека можно было бы ставить сразу директором. Как вы считаете, чего не хватает современному образованию? – Не хватает производственной практики. Когда я встречался со студентами, будучи директором фонда «Шахтёрская память» (фонд является учредителем стипендий лучшим горным факультетам КузГТУ, Кемеровского и Прокопьевского горных техникумов), всегда спрашивал ребят: «Как прошли каникулы? Практика?» А в ответ часто слышал: «Не удалось на курорт съездить. А на шахте собрали пару подписей, вот и вся практика». Для меня это удивительно. Когда учился я, всё лето, начиная со 2 курса, работал горным мастером на лавном, щитовом, проходческом участках. За время учёбы у меня уже накопился стаж работы горным мастером больше года. И на «Северной», и на шахте им. В. И. Ленина, и на «Прокопьевскугле» я создавал школы резерва на выдвижение. В каждой школе было восемь-десять наиболее способных горных инженеров, с которыми я работал несколько лет, давая возможность попробовать силы на разных участках. Беседы беседами, но иногда я применял такой приём по изучению кадров: в один из летних месяцев одновременно отправлял в отпуск всех начальников участков и оставался с их заместителями. Удавалось узнавать, кто есть кто. Сейчас же не все руководители угольных компаний берут студентов на практику, не хотят создавать школу резерва и учить чему-то новому своих людей. А ведь несколько сотен горных инженеров в Кузбассе не хватает. – Каким вы видите будущее угольного Кузбасса? Богатые месторождения угля нашли у соседей в Тыве. В прошлом году цены на уголь рухнули, отгрузить порой мы его не можем из-за трудностей с железной дорогой. Шахты становятся должниками. Что нас ждёт дальше? – Несмотря на то, что мы в Кузбассе перестали работать на трудоёмких угольных пластах, уверен, что наш уголь никто не заменит. Хорошо, что открываются разные месторождения с разными марками угля, но нам нечего бояться: потребность в угле сохранится на долгие годы. Верю, что в будущем из него будут делать лекарства, горючее и многое другое. Если 20 лет назад мы добывали 90 млн тонн угля в год, то сейчас почти 220 млн тонн. Кузбасс на пределе, но больше нам и не нужно. Нам нужно качество угля и его обогащение, к чему мы стремимся каждый год.