Первый нефтепромышленник России

Почти никто не знает, что 250 лет назад в Архангельской губернии добывалось две трети российской нефти. Правда это было всего 220 пудов, но слава нефтяного края у северян заслуженная — вся нефтедобыча Империи за XVIII век составила 700 пудов. Нефть в северной реке знали давно и местные зыряне называли эту реку Вуктой — «скверной водой». Сейчас это Ухта. В русских письменных источниках сохранились удивительные сведения. Перегонка нефти упоминалась в лечебниках с XV века, перегонный аппарат XVII века стоит в музее Ярославля, в московской Торговой книге 1510−1622 годов указано, что ведро нефти стоит в 3−5 раз дороже ведра вина. Скорее всего, это была бакинская нефть. Но слухи, что она есть и на Севере, текли как нефть сквозь пальцы. Дотекли до ушей иностранцев, и в 1692 году голландец Николас Витсен в книге «Северная и Восточная Тартария» ссобщает: «Река Ухта является притоком реки Печоры. На этой речке в полутора милях от Волока есть мелкое место, где выделяется маслянистое вещество, которое плавает по воде и представляет собой чёрную нефть. Там же найден некий камень доманик, который горит, как свеча, и пускает от себя чёрный дым». В XIX веке путешественник Вангель описывал нефтяной источник так: «…по самой реке Ухте, а также по её притокам наблюдается множество выходов нефти! Чаще всего она появляется на поверхности воды в виде крупной капли, всплывающей снизу и быстро растекающейся по воде, образуя тончайшую ирризующую плёнку, бесследно уносимую течением. Через минуту вновь всплывает такая же крупная капля… и так далее — беспрерывно. Иногда нефть выносится на поверхность целой горсточкой небольших круглых шариков, как дробь… Известно также несколько мест, где нефть выступает на поверхность земли, на несколько аршин выше горизонта воды в реке — она вытекает с водой в виде ключей и, постепенно накопляясь, образует целые лужи загустевшей смолистой массы. Такие выделения нефти замечаются как по самой реке Ухте на протяжении вёрст 20, так и по впадающим в неё с обеих сторон небольшим речкам и ручьям. Местность эта отстоит на 30−50 вёрст от устья Ухты». Нефть в то время применялась в живописи, для смазки колес, в лекарствах и зажигательных смесях. Для освещения и обогрева ее не применяли, масло и свечи были гораздо дешевле. В 1721 году в Берг-коллегию о нефти доносит мезенский рудоискатель Григорий Черепанов и Петр Первый проявляет к сообщению большой интерес. Берг-коллегия предписывает «…а нефтяной ключ в Пустозерском уезде у Ухти речке велеть освидетельствовать… а для ево (Черепанова) нужды на прокормление и чтоб он, так же как протчие, впредь к сысканию руд имели охоту, выдать ему из Берг коллегии денег щесть рублев». В экспедицию отправились советники Берг-коллегии Алексей Зыбин и Юрий Нелединский и асессоры Аврамов и Мансуров. Им предписывалось «учинить из нее пробу, и будет ли из нее прибыль». Берг — коллегия и губернские власти предоставили Черепанову все необходимое: «людей, подводы и денег по рассмотрению сколько пристойно». Понятно, что ни живопись, ни смазка колес не интересовали Петра. Это могла быть только война и лекарство — последние годы царь сильно болел, и рецепты не помогали. В Персидском походе 1722−1723 годов Петр поручал искать все нефтяные колодцы. Тогда он, возможно, узнал о нефтяном месторождении неподалеку от нынешнего азербайджанского города Нафталан. Его нефть была непригодна для получения керосина, но имела уникальные свойства — заживляла раны, предотвращала сепсис и заражение крови, имела обезболивающее, рассасывающее и успокаивающее свойства. Применялся нафталан в виде ванн. Петр нуждался в сильном успокоительном — царь страдал неврозами, судорожными припадками, даже локальной эпилепсией. В 1712 году он ездил на минеральные воды в Баден в 1698 и 1708 годах, в Карлсбад в 1711 и 1712 годах. Но воды от другого, да и ездить далеко царю было невозможно. Северные нефтепромышленники и Петр рассматривали нефть в первую очередь как лечебное средство. Но в 1725 году Петр умер и началась борьба за престол, что отвлекало от государственных дел. Берг-мастеров отозвали, нефть не покупали, и ее забросили — высшая власть болела не теми болезнями. Ни Екатерина, крепкая здоровьем в силу простонародного происхождения, ни молодой Петр Второй не слушали врачей. А когда стали слушать было поздно — одна умерла от простуды, другой от оспы. Анна Иоанновна, страдавшая многими болячками, почему-то не вспомнила о нефти, а 23-летняя Анна Леопольдовна болела редко и нефть не лечила болячки ее сына. Вспомнили о нефти в 1740-е, когда после воцарения Елизаветы Петровны ведущая роль при дворе досталась медику Елизаветы Лестоку. Возникла ситуация, когда нефть могла принести прибыль — если заинтересует Лестока и влиятельных пациентов. Предприниматели, которые знали Императорский двор, познакомились кое с кем, понимали как принимаются решения. Одним их тех, кто лично встречался с Императрицей, был уроженец Каргополя Федор Прядунов. Федор Савельевич родился в 1694 году в Каргополе в такой нищете, что в детстве вынужден был уйти из семьи в скит старообрядцев. Это стало его первым выбором-перекрестком. Старообрядцы не только учили Федора грамоте, но и дали ему особые личные качества — как и Ломоносову. Раскольники в тогдашней России были не просто духовной оппозицией, они были духовным подпольем. Шаг влево, шаг вправо — допустимые для других, для них могли оказаться роковыми. При всем уважении к Архиепископу Афанасию Холмогорскому (1642−1702) надо помнить, что в подвале его архиерейского дома в Холмогорах содержались десятки старообрядцев, некоторые с семьями — их по-всякому убеждали перейти в троеперстие. Старообрядчество учило хранить тайну, не отвлекаться на прелести, держать себя в строгости и концентрироваться на цели. Эти качества помогли в жизни и Прядунову и Ломоносову, которых жизнь сводила несколько раз. Перебравшись в Архангельск Прядунов женился на девушке своего вероисповедания Федосье Сергеевне, от которой родились шестеро детей — Петр, Андрей, Степан и Анисья, Марья и Матрена. Это второй важный перекресток Федора — нужду проще терпеть бобылем, но он выбрал семью и детей. И не ошибся — дальнейшее было невозможно без помощников-сыновей. Нужда не проходила, старообрядцы платили особый налог по 1 рублю в год с мужика, да 50 копеек с женской души — деньги немалые. Уже немолодой по тем временам, 35-летний Федор, познакомился с Егором Собинским и его другом Федором Чирковым. Отец у Егора был лучшим архангельским рудознатцем и присоветовал компанейщикам Медвежий остров в Белом море, где по его словам искали серебро монахи Кирилло-Белозерского монастыря. В 1732 году, где прочие не нашли ничего, Прядунов «со товарищи» нашли 13 выходов серебра на поверхность! Сбытом не пришлось заниматься — серебро дело государево, в России был дефицит драгоценных металлов, страна росла и требовала много монеты. Здесь сразу несколько выборов-перекрестков. Чтобы кормить семью можно стать подмастерьем, потом мастером, и многие годы совершенствовать ремесло. Предсказуемая колея, небольшая, но стабильная прибыль. Но возместить прошлые бедствия, встать не на одну, а на десять ступеней, могло большое дело — его выбрал Федор. С точки зрения семейного счастья он ошибся. С точки зрения России он дал потомкам и современникам опыт, а значит не ошибся. Многие не связывались с казной, как не играй обыграет, но Прядунов выбрал сотрудничество с государством. Самородки с Медвежьего Федор Савельевич привез на исследование Ломоносову, для включения в каталог минералов. В феврале 1733 года компаньонов приняла Императрица Анна Иоанновна и пожаловала по 1000 рублей каждому. Потом еще по 1000, и еще по 1000 — работайте, ищите. На Медвежьем острове устроили рудник с тремя шахтами — «Орел», «Надежда» и «Дай Бог счастья». Можно предположить, что каждый из трех счастливцев придумал по названию. «Дай Бог счастья!» наверно Федора Савельевича — набожного человека тяжелой судьбы. Встал выбор куда вложить царские деньги — перейти на спокойное дело, или поставить все на кон. 3000 серебром — это дом в Архангельске, который можно сдавать внаем. Это мастерская со стабильным доходом. Но «дай Бог счастья!» повело дальше — Федор Савельевич снарядил экспедицию в 10 человек с сыном Петром на Новую землю — искать серебро. Поиски затянулись, пришлось зазимовать, и к весне в живых остались лишь трое — сын умер от цинги. Считавший все Божией волей Федор скоро сменил занятия. Не будь этой трагедии, не сменил бы Федор жизненный путь, не знали бы мы Прядунова — рудознатцев много, а нефтяником стал один . Удачливого искателя руд заприметили губернские чиновники и предложили взять закрывшийся казенный металлургический завод вблизи Архангельска. Не на Валдушках ли который был — тот что работал с серебром, золотом, медью, возглавлялся генералом, считался секретным и закрылся в 1735 году. Ключевым вопросом для завода была руда и ее Федор нашел бы. Но Прядунов делает главный выбор своей жизни, смелый и странный. С точки зрения войти в Историю — последний правильный выбор в жизни. С точки зрения печального конца — первый ведущий к нему. Свергнутое семейство Иоанна Антоновича отвезли в Холмогоры, елизаветинский медик Лесток почти всесилен. Прядунов решил взять завод, но не для металлургии, а для производства лекарства из нефти. С младшим сыном Степаном он привозит из Ухты пробную партию нефти и подает в 1745 году прошение в Берг-коллегию на открытие завода. В кратчайшее время — за год, он получает ответ: «…велено в Архангелогородской губернии в Пустозерском уезде на пустом месте при малой речке Ухте завесть нефтяной завод и, распространяя, содержать тот завод довольным капиталом без остановок, а ту нефть продавать, а в Берг-коллегию, что на том заводе делаться будет, присылать верные репорты в год по дважды — в январе и июле месяцах». Прядунов снова едет в Ухту и обустраивает промысел — «двор ветхой» с жилой избой, баней и сараем для оборудования. На заводе дело ведет младший сын Степан и 3−4 наемных работника. Академик Лепехин через несколько лет так описал прядуновское предприятие: «над самым нефтяным ключом, посредине бьющим, построен был четырехугольный сруб вышиной в 13 рядов, из коих шесть были загружены на дно, а прочее на поверхности воды находились. Внутри сруба поставлен был узкодонный чан, который истекающую из воды нефть впускал в себя отверстием дна: от быстроты текущей воды защищал его поставленный с одной стороны водорез». Летом 1747 года накопилось 40 пудов нефти и Прядунов отвез ее в Москву. Федор Савельевич действительно знал механизмы решений в России — образцы нефти на отзыв он отправил за границу, доктору Миллеру и физику Лоссу, а некоторое количество отдал Ломоносову — с ее помощью тот основал теорию органического происхождения нефти. Через 20 лет Ломоносов напишет «о рождении оной бурой материи … из остатков древних растений». Пробную перегонку ухтинской нефти Прядунов сделал 10 октября 1748 года в Москве, в лаборатории обер-пробирера Леймана: «…взято на передвойку три фунта, из того числа вышло передвоенной чистой нефти два фунта». В статье газеты «Ведомости» тех лет процесс перегонки описан достаточно точно: «Искусством масленоватую материю одной или с водой, только всегда теплой, от масляной материи отделяют в холодный сосуд, где она простынувши легкость свою оставляет и на подобии густого масла осадится». В итоге в лаборатории Леймана из 49 пудов нефти получилось 27 пудов керосинообразного продукта. Но Прядунов столкнулся с кризисом сбыта — ему пришлось самому продавать товар в Китай-городе, товар расходился плохо — сначала по 30 рублей за пуд, потом за 30 копеек за фунт. На какие договоренности расчитывал Прядунов когда занялся нефтепромыслом? Не мог же 55 летний человек обмануться как мальчик? Нельзя исключать, что виноваты процессы Наверху. В том 1748 году Лесток был обвинен в измене, приговорен к казни, но помилован и сослан в Великий Устюг — медицина изменила направление. Придворные дела и завершили деятельность северного нефтепромышленника — кто-то из его влиятельных клиентов чуть не помер после применения нефтяного лекарства и Прядунова взяли «под караул». По жалобе больного Правительствующий Сенат издал Указ с запретом: «производить более в действие сию новую неиспытанного площадного лекаря врачебную практику», а самого поместить «под караул без выпуску». Напасть не приходит одна — ледоход снес завод в Ухте. В последний раз судьба улыбнулась Прядунову когда из Германии подоспел положительный отзыв на образцы, и Прядунова выпустили под условием, что сдаст всю нефть в Главную аптеку Москвы. Младший сын Степан восстановил разрушенный завод и привез еще 22 пуда нефти. Но истек срок двухлетней налоговой льготы и Федору Степановичу пришел срок платить 35 рублей 23 копейки налогов, каковой суммы у него не оказалось. Нефтепромышленника посадили в долговую тюрьму. Этого удара Прядунов уже не выдержал, и в марте 1752 года скончался в тюрьме. Его вдова продала завод за копейки вологодскому купцу Андрею Ивановичу Нагавикову. Тот в 1757 году собрал на Ухте более 36 пудов нефти, в следующем году еще 53,5 пуда нефти, но и у него дело не заладилось, в 1760 году купец умер. В 1766 году яренский купец Михаил Саввич Баженов вновь организовал добычу нефти и открыл второй нефтяной промысел — в четырёх верстах от прежнего. Но завод вскоре сгорел, а следы Баженова затерялись. До 1830-х годов попытки делались еще, но промышленная добыча на Ухте началась уже при советской власти. На первый взгляд эта история о смелом предпринимателе и неразумном государстве. Это на первый. Несмотря на печальный конец, без участия государства на выбранном Прядуновым направлении НЕ БЫЛО БЫ НИЧЕГО. Серебро на Медвежьем искали для государства. Не отправь Петр Первый с Черепановым берг-мастеров, не узнал бы об Ухте. Не предложи губерния Федору Савельевичу казенный металлургический завод — не было бы завода нефтяного. Не проведи Берг-коллегия и Ломоносов анализа нефти — не получить разрешения на добычу. Не обещай кто-то близкий ко двору закупок нефтяного лекарства — не взялся бы Прядунов за промысел. Кто обещал? Только предположения! Даже печальный исход в несет в себе здравые смыслы — права больных надо защищать, налоги платить. Никакой частный инвестор не дал бы Прядунову денег ни на Медвежий, ни на завод, ни на нефть в Ухте — все тропы до него были неудачно хожены. Если государство хочет не отстать в технологиях и разработках, то кроме административного ресурса и первичных вливаний, нужно страховать предпринимателя от рисков первопроходчества. Чтобы лично-чиновничье не задавило стратегически — государственное — дрязги и коррупцию в разработках надо жестоко отсекать. Последний вопрос — стоило ли таким как Прядунов связываться с государством надо твердо ответить — стоило! Особенно на Севере, где без господдержки многое нерентабельно. Кто отсылает к рынку и частным инвестициям на Севере — как минимум лукавит. Справедливость к памяти Пряунова может быть восстановлена. В правительстве Архангельской области заговорили о памятнике Федору Савельвичу в Каргополе. Чтобы он стал символом союза государства и предпринимателя — без которого не было бы нефтяного промысла в России, поучаствовать бы в памятнике современным нефтяникам — «Роснефти» или «ЛУКОЙЛУ».