Политолог Максим Фомин о проблемах моногородов: «Мэров и жителей не спрашивают»

«Безработица бродит по улицам, поедая сметану витрин. Попросив продавщицу зажмуриться, я с дубиной зашёл в магазин», – поёт известная рок-группа в песне «Моногород». Это слово в наши дни стало синонимом социальной депрессии. Гость «АН» – Максим ФОМИН, кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник Института демографических исследований ФНИСЦ РАН. – Моногорода – наследие Советского Союза? – Не только. Они характерны для многих стран – и капиталистических, и социалистических. В России моногорода получили массовое распространение при Петре I: например, демидовские заводы на Урале, позднее – шахтёрские поселения в Сибири, ткацкие мануфактуры в Центральной России. Конечно же, советская индустриализация приумножила это явление, и к концу 80-х в Советском Союзе было около 400 моногородов с населением от 5 до 500 тысяч человек – это 23% всех горожан СССР. Надо сказать, в СССР градообразующее предприятие отвечало за все социальные функции в городе: жильё, ЖКХ, соцкультбыт – всё это находилось если не на балансе, то уж точно на попечении производства. Для решения проблем горожане обращались чаще не в горком, а к директору предприятия. Когда в России наступили рыночные – или квазирыночные – времена, большинство производств скинули с себя это бремя – соответственно, города в социальном отношении оказались брошенными на произвол судьбы. Правда, есть и другие, пусть редкие, примеры: рабочие некоторых заводов были настолько благодарны своему начальству за заботу, что защищали предприятия от рейдеров в 90-х и начале нулевых. – Каково официальное количество моногородов на сегодняшний день? – После распада СССР началась арифметическая чехарда – решали, как считать. В середине 90-х Минтруд определил монопрофильными около 500 городов и две трети посёлков городского типа. В кризис 2008–2009 годов насчитали 460 городов и 332 посёлка городского типа. Это, конечно же, завышенные цифры, нельзя относить к моногородам почти половину городов страны (всего их 1115). В 2011 году наконец-то появились чёткие критерии, а в 2014-м их подкорректировали. Вот они: численность населения – более 3 тысяч человек, доля работников градообразующего предприятия среди всех работников города – не менее 20%, профиль – производство или переработка промышленной продукции либо добыча полезных ископаемых за исключением нефти и газа. Как вы понимаете, это важная оговорка. Пока её не было, в списке моногородов оказывались такие населённые пункты, которые вовсе не нуждаются в поддержке (например, многие города Тюменской области). С 2018 года в стране официально 321 моногород (в том числе посёлки). Это почти 10% граждан РФ – согласитесь, немало. Притом в Уральском федеральном округе 37 моногородов, это 19, 5% населения УФО. А если учесть, что эти 37 городов сконцентрированы в трёх регионах из шести (в Свердловской, Челябинской и Курганской областях), то в моногородах проживает более 30% местного населения. – Существует ли градация моногородов? – Да. Официальная картина такова. 94 из них, или 29%, находятся в тяжёлой социально-экономической ситуации («красная зона»). 154, или 48%, демонстрируют признаки ухудшения («жёлтая зона»). 73, или 23%, – в стабильном положении («зелёная зона»). Для попадания в «красную зону» необходимы два из пяти факторов: прекращение работы предприятия или процедура банкротства; предстоящее увольнение 10% сотрудников; неблагополучный прогноз конъюнктуры рынка, сулящий нерентабельность производства; двукратное превышение уровня регистрируемой безработицы; негативная оценка ситуации жителями, фиксируемая в ходе опроса. Мы с коллегами посетили многие моногорода, особенно на Урале, пообщались с мэрами, и должен вам сказать, что реальная ситуация часто отличается от официальной картины. Причём отличается в обе стороны: какие-то города, считающиеся благополучными и отнесённые к «зелёной зоне», в действительности должны быть отнесены к «красной», а какие-то, наоборот, отнесены к «красной зоне» совершенно напрасно. Не стоит думать, что все города хотят значиться в ней и получать дополнительную помощь от государства: приходится отчитываться и сильно ограничивать свою самостоятельность. Более того, кто-то вообще не хочет присутствовать в списке моногородов, поскольку для инвестора, присматривающегося к населённому пункту, данный фактор является если не отталкивающим, то сдерживающим. В Белогорске Амурской области был праздник местного значения, когда в 2019-м город официально вывели из этого списка. В то же время многие другие населённые пункты крепко держатся за статус «моногород» и государственную помощь: для них это единственная возможность хоть как-то выживать. В правительстве сейчас какой-то «тяни-толкай»: хотят то уменьшить количество моногородов, то увеличить, то снова уменьшить. Предлагалось сократить их число до 170, потом – увеличить до 500, сейчас предлагают сократить до 147. Мы категорически против того, чтобы такие решения принимались без обсуждения с научно-экспертным сообществом и мэрами моногородов. Случай каждого города должен быть рассмотрен особо. Новые критерии статуса «моногород» должны быть вынесены на широкое обсуждение. Если, например, предложат ограничить верхнюю планку населения сотней тысяч жителей, то мы поддержим такое предложение. Столь крупные города, как 350-тысячный Нижний Тагил или 415‑тысячный Магнитогорск, не нуждаются в этом статусе. – Как уже сообщали «АН», в 2019 году была свёрнута программа развития моногородов. Свёрнута после доклада кудринской Счётной палаты. – Действительно, Счётная палата сочла программу неэффективной. Количество новых рабочих мест оказалось равным количеству квалифицированных работников, покинувших моногорода, а ликвидированных предприятий оказалось больше, чем созданных. Инфраструктура, которая появилась в рамках программы, зачастую не использовалась: инвесторы не заинтересовались ею, привязка объектов к местности оказалась непродуманной. Мы из раза в раз обращаем внимание: лучшие результаты достигаются не в тех моногородах, где чуть ли не принудительно вселяют предпринимателей в индустриальные парки. Лучшие результаты там, где малые и средние предприятия возникают на базе градообразующих производств (бывших или существующих) и занимаются аналогичной, то есть промышленной деятельностью. Это достигается через взаимодействие городской администрации, инвестора и работников. Дело здесь не только в экономике, но и в психологии. Профессор Аркадий Пригожин ещё в конце 1980-х заметил: для квалифицированного рабочего, который трудится на машиностроительном заводе или добывающей фабрике, очень важен его промышленно-рабочий статус. Ему трудно переломить себя и пойти в сферу услуг. По меркам столиц это выглядит несовременно, однако для моногорода с его рабочей культурой это совсем не пустые слова. В советское время градообразующее предприятие было для работников одним из главных смыслов жизни. Сегодня вызывает улыбку советский лозунг, что «на Западе люди работают, чтобы жить, а наши люди живут, чтобы работать», однако лозунг соответствовал действительности. Поэтому, даже если рабочие сумели перестроиться и найти другую работу, пустующее градообразующее производство является сильнейшим фактором социальной депрессии в городе. На месте промышленного предприятия должно быть промышленное предприятие. К тому же одно рабочее место на производстве создаёт до семи рабочих мест около – транспорт, торговля и так далее. – Значит, программа развития моногородов действительно нуждалась в корректировке? – Именно так – нуждалась в корректировке, но её попросту свернули. Не то чтобы келейно, но очень тихо. Продолжали выполняться проекты государственного Фонда развития моногородов, однако теперь принято решение о его постепенной ликвидации. Функции фонда будут поделены между министерствами и ВЭБ.РФ (государственная корпорация развития. – Прим. «АН»). Мэры моногородов в растерянности: правительство до сих пор не озвучило новых правил игры. Если в 2018 году программа ещё действовала, то в нацпроектах, актуализированных майским указом 2018‑го, моногородов нет. Кроме того, в правительстве хотят избавиться от 20% ТОРов (территорий опережающего развития). ТОРы действуют почти в сотне моногородов и предоставляют инвесторам преференции. Логика правительства такова: инвесторы приходят в те города, куда они и так бы пришли, а заманить инвестора в неблагоприятный для него город никакими ТОРами нельзя, как нельзя вытащить самого себя из болота за волосы, подобно Мюнхгаузену. Соответственно, мол, эти ТОРы нужно ликвидировать. Мы против такого шага – не стоит рубить с плеча, тем более что в нынешних экономических условиях отыграть это решение назад будет невозможно: создать ТОРы заново на месте ликвидированных не дадут. Нам, научно-экспертному сообществу, очень не хотелось бы узнать об очередных решениях правительства постфактум. Впрочем, мы-то ладно, мы переживём, но ведь и мэров с жителями не спрашивают.