Заводы рабочим, комиссаров в банки: как на Западе хотят спасать капитализм
Пол Коллиер. Будущее капитализма. М: Издательство Института Гайдара, 2021
Как часто бывает, недостатки капитализма оказались продолжением его достоинств: погоня независимых людей за максимизацией частной прибыли легко выходила за рамки честного соревнования в эффективности производства. Уже Адам Смит понял, что корысть и эгоизм требуется как-то обуздать. Он предложил два пути, к которым реформаторы будут обращаться по сей день: государственное регулирование (на тот момент — банковских спекуляций) и моральные увещевания («теория нравственных чувств»).
Крайний скепсис по поводу «исправления» капитализма выразил Маркс: система генерирует противоречия и классовую борьбу. Капитал не будет покорно принимать ограничения. Поскольку отношения между высшими и низшими классами априори ассиметричны (богатые имеют преимущество в переговорах, лучшую организацию, больше времени и инструментов для занятия политикой, принимают решения на уровне фирмы и т. д.), само создание субъекта, накладывающего на власть имущих ограничения, нетривиально. Даже если это получится, рынок не может выдерживать точный баланс между экономическими сферами: неизбежны кризисы, перетряхивающие систему. Прямое вмешательство в экономику (вплоть до планирования) необходимо. Попытки спасти капитализм в итоге вызовут протест капиталистов: либо гражданскую войну, либо бегство (либо, как показала история, обращение к иностранному капиталу за военной помощью).
В общем, последовательная попытка ввести капитализм в безопасные для общества рамки либо уничтожит капитализм, либо будет отброшена капиталом. Умеренный вариант: политикам нужно балансировать на противостоянии организованного труда и организованного капитала, затыкая постоянно образующиеся дыры и парируя уколы со стороны бизнеса. Когда же политик наконец оступится, после периода разорительной реакции придётся начать всё сначала.
Понятно, что не все готовы мириться с таким раскладом. Потому продолжаются попытки всё-таки вывести формулу устойчивого «капитализма с человеческим лицом» — порой не лишённые остроумия и новых идей. Британский профессор экономики Пол Коллиер, разочарованный глобализацией и неолиберальными реформами, в книге-манифесте «Будущее капитализма» претендует не много ни мало на возрождение центристских сил, призванных вступить в последний бой с человеческой аморальностью.
Автор указывает, что с 1945 по 1970 год система уже нащупала идеальный баланс — но затем искушение прибылью со стороны змия неолиберализма вызвало грехопадение, разрушившее столь важные общественные связи, чувство ответственности, заставившее нас забыть человеческую природу. Соответственно, необходимо покаяться, изучить положительный опыт социальных государств ХХ века, улучшить и углубить его. В принципе, под этими требованиями можно получить немало подписей как интеллектуалов, так и рядовых западных граждан.
Конечно, продолжая традиции центристов Коллиер пытается усидеть на всех стульях: и рынок, и прибыль, и социалка, и сильное государство, и демократия, и элитарность… Но с какого-то момента эклектика в книге приближается к опасной границе шизофрении, и масса очевидных умолчаний или внутренних противоречий здесь не помогает.
Так, автор начинает с отповеди современным интеллектуалам и вообще образованным людям: мол, они отделились от народа, возомнили себя всезнающими реформаторами, попрали традиционные ценности и связи, хотя живут за счёт перераспределения богатств, создаваемых большинством. И т. д. Затем следует внезапный поворот: эти люди, считающие, что всё знают, раздражают нас — людей, которые действительно всё знают! Коллиер заявляет, что все эти левые, правые, коммунисты, неолибералы, фашисты, популисты, националисты и прочая и прочая — глупые или лживые последователи примитивных «идеологий», нацеленных на манипуляцию необразованными массами и разжигающих ненависть. Автор же — «прагматик», обращающийся к объективным фактам, видящий свою выгоду в максимизации общественного мира и добра.
К концу книги Коллиер доходит до предложений вроде того, что мировой политикой должен управлять узкий клуб шести самых богатых и вооружённых (!) стран, в задачи которых входит борьба с «угрозами, порождаемыми нестабильными государствами» и замещение «коррумпированного» бизнеса в развивающихся странах на филиалы эффективных, ответственных компаний из метрополии. Несложно догадаться, что демократию также требуется ограничить: лидеры и ответственные чиновники должны выбираться не толпой (вроде рядовых членов партии), а «квалифицированными избирателями», т. е. некоей особо умной и осведомлённой (самоназначенной?) элитой. В другом месте автор справедливо указывает, что никакие «верховенства закона», поддержания моральности или принуждения капиталистов к эффективности невозможны без активного и сознательного гражданского общества, которому следует даже дать долю в управлении частными компаниями.
Такие перепады между сознательными массами и тёмной толпой характерны для книги. Можно предположить, что автор хочет второе перевести в первое (очевидно, руками рациональных прагматичных интеллигентов-реформаторов), но прямо это противоречие не объясняется. Аналогия же с вырождением коммунизма из прямой демократии в «тоталитаризм» прямо отрицается — правда, никакого анализа негативного опыта не приводится.
Вообще, сведение большей части истории экономической и политической мысли к «идеологии» не могло не отразиться на книге. Автор утверждает: «изучая экономические науки», он «узнал», что только децентрализованная рыночная конкуренция может обеспечить материальное благополучие общества. Кажется, что Коллиер при этом не верит в эффективный, стремящийся к равновесию рынок. Автор отстаивает право классических капиталистов получать прибыль, но требует ограничения и обложения налогами всевозможных «рантье», к которым он относит финансистов, юристов и высококвалифицированных работников, не имеющих детей. Само определение ренты максимально нечёткое: всё, что выше дохода, за который человек согласился бы работать. Мало того, что оно субъективно, умозрительно и имеет смысл только для конкретного лица в конкретной ситуации, так ещё получается, что любой рабочий, получающий больше МРОТ и уж тем более состоящий в профсоюзе, — рантье? Из текста можно предположить, что автор неявно ссылается на Стиглица: рента — всё, что выше средней нормы прибыли в производстве, которая в свою очередь объясняется как справляемое вознаграждение капиталисту за «сбережения или за смелость и готовность идти на риск».
В любом случае, чем дальше уходит Коллиер в своих рассуждениях, тем более радикальными становятся его рецепты. Конечно, капитализм по природе своей высоко морален и направлен на общественное благо (никто не хочет стать самым богатым, все на самом деле хотят создать самую лучшую компанию в мире по производству спичек или корпусов для айфона!). Оказывается, идею, что цель капитала — максимизацию прибыли, — впервые придумал и всем внушил Милтон Фридман!!! Неолибералы, и в частности Фридман, умудрившиеся одной силой убеждения сломать мораль, взаимные обязательства, социальное благополучие, идеальную организацию экономики и пр. и пр., существовавшие к 1970 году, явно заслуживают отдельного рассмотрения. Предположение, что в социальных государствах были какие-то реальные противоречия и проблемы, посещает Коллиера разве что мимолётом, при рассмотрении частностей, но в целом не принимается. Социальное государство обрушил Фридман и, может, идея самореализации (эгоизма), развратившая граждан.
Но вот чтобы преодолеть падение нравов и одержимость капиталистов прибылью, нужны вполне материальные корректировки: управление компаниями нужно передать (?) от акционеров к советам рабочих (наряду с классическим капиталистом — вероятно, управляющим директором?); к каждой фирме необходимо приставить государственного комиссара (!) и наладить систему доносительства; за действия, приносящие выгоду общества в жертву увеличению частной прибыли, должно быть введено уголовное наказание!!! Да, и не надо путать это с коммунизмом: вообще ничего общего! Коммунизм разжигает вражду между категориями граждан, автор же призывает всех объединиться в борьбе с юристами, финансистами, одинокими работниками высокой квалификации и т. д. Здесь нужно отметить, что историю социал-демократии Коллиер сводит к кооперативному движению, упорно замалчивая и борьбу рабочих за права, и профсоюзы, и неоднозначную роль интеллигенции. Автор хочет, чтобы капитализм уравновешивался не борьбой, а доброжелательным принятием взаимных обязательств, постепенно и ненасильственно распространяющимся на всё общество.
Непонятно: действительно ли умеренный либерал, спасающий капитализм, нехотя пришёл к таким рецептам — или же вся книга лишь фарс, протаскивающий революцию под видом рыночных реформ? Правда ли предполагается, что разделение высшего управления между капиталистом, советами и государственным комиссаром сгладит их противоречия? И нет ли в этом чего-то анархистского, такой ухудшенной версии Гребера?
Конечно, автор огромный упор ставит на пропагандистской работе и государственных программах по восстановлению морали и традиционных человеческих обязательств (семейных, соседских и пр.). Конечно, автор, «изучая эконмические науки», не заметил, что этот блестящий план уже не раз выполнялся капиталом (и не только в 1945—1970-х годах, по которым автор отчего-то мерит капитализм в целом). Вспоминая Гребера, возвышенные лозунги, тренинги корпоративного духа, доверия, сплочения, благотворительность, уставы и великие цели — всё это стандартная часть «корпоративной культуры», воспринимающаяся сотрудниками как бредовая трата времени и лицемерие. Если неловкий молодой Билл Гейтс ещё тянул на искреннего, случайно разбогатевшего творца, то сегодня он стал главным героем теорий заговора и лицом «теневого правительства». Новое поколение, в лице Марка Цукерберга, просто сравнивается с самовлюблёнными «мажорами» или бездушными роботами (при этом Facebook печально известен агрессивно-идеалистической корпоративной культурой, на деле подавляющей сотрудников).
Критикуя национализм (с определением которого у автора проблемы: нация подаётся как нечто естественное, не связанное с государством; с большой натяжкой можно провести аналогию с минимальной необходимой общностью Бернарда Яка), Коллиер предлагает смелое решение: патриотизм! Причём речь идёт не об общей культуре (которая как раз слишком расколота), ценностях (которые имеют свой смысл у каждой группы) или даже демократическом государстве. А о чувстве… принадлежности к месту! Т. е. из развалившейся (по уверению автора) национальной идентичности предлагается выбросить все объединяющие инструменты и приёмы (наследие, культуру, язык, героев, менталитет и пр.), оставив самый ненадёжный (если вообще не мешавший) фактор — место рождения (или проживания?)!!! Почему тогда родившийся в Каталонии должен считать себя не каталонцем, а испанцем? Почему он должен как-то заботиться о каталонцах, а не просто о своих близких, друзьях, максимум — хорошо знакомых соседях? Неясно. Автор лишь заявляет, что сепаратизм — это стремление богатых классов и регионов отвязаться от нищих масс (и это совсем не то же самое, что предлагаемое Коллиером сокращение международных организаций до 6 самых могущественных стран).
В книге неожиданно много внимания уделено семье. И дело не только в том, что семья порождает самые простые обязательства, на которых каким-то образом держится возможность общественных связей. Коллиер видит в семье причину… классового расслоения! Кажется, автор зло шутит над Гидденсом и другими социологами, изучавшими, как структурная логика капитализма реализуется в индивидуальном поведении. В книге показывается, что неравенство (не только материальное, почти как в исследованиях Терборна) не только воспроизводится, но и накапливается из поколения в поколение: с детьми из низов в целом меньше занимаются родители, развитию их способностей в раннем возрасте не уделяется внимания, в школе они уже хуже усваивают материал и т. д.
Однако автор идёт на манипуляцию: он не рассматривает, почему такое деление изначально возникло. Вместо этого Коллиер исходит из того, что это некий идущий по инерции процесс, который можно просто один раз остановить (вмешательством государства) — и деление на классы исчезнет. Говоря проще: все дети закончат вуз или профучилище и устроятся на хорошие, высокооплачиваемые работы, а черновой труд исчезнет. Конечно, такая формулировка вскрывает абсурд ситуации — предполагается, что количество мест в высшей части капиталистической пирамиды не ограничено; и, наоборот, экономике не требуются дешёвые, низкоквалифицированные работники. Курьеры и шофёры остаются только потому, что капитализм пытается не дать умереть с голоду глупым, злым, психически травмированным массам. Сложно уйти от ощущения, что автор в итоге клеймит, очерняет, приходит к стигматизации низших классов в духе неолиберализма, считающего бедность следствием негативных личных качеств.
К слову, в другом месте автор заявляет, что «несовпадение взглядов» всегда было характерно только для разных государств, а вот раскол (классовый?) внутри государства появился лишь из-за манипуляций международных медиа в XXI веке. Коллиер, конечно, имеет в виду появление «глобиков», слоёв, связанных с глобальным капиталом — но трактует это предельно вульгарно, не видя внутренних, местных истоков «глобализма», как у Терборна.
Противоречия в книге признаются лишь косвенно: например, в формулировке основной цели книги — создать такие нормы, которые не будут «нести внутри себя семена собственного разрушения», порождать противоречия. Поистине эпохальная философская задача: остановить движение бытия и небытия, ликвидировать противоречие!
Хотя в книге мелькают отдельные интересные замечания (вроде формирования цен на аренду жилья) и предложения (вроде возвращения к квазисоветской системе образования), в целом они образуют какую-то гремучую нездоровую смесь, вызывающую не то ужас, не то смех. Попытка натянуть на всю эту эклектику «мораль», которая, конечно, глубоко укоренена в нашей природе, но почему-то упорно отказывается работать, — ну, благородна? Если не считать практических предложений, почерпнутых из карикатурного образа «тоталитаризма»: комиссары, налог на бездетность, критика стремления к самореализации и пр. И, что особенно жутко, дополненного агрессивным империализмом под маской киплинговского «бремени Белых» («править тупою толпою \ То дьяволов, то детей»). В общем, скрепляющая всё непротиворечивая мораль не продержалась даже и одну книгу…
Вероятно, авторы, подобные Коллиеру, выражают реальные ограничения попыток «приструнить» или «исправить» капитализм, особенно в эпоху замены производства перераспределением и крайнего расслоения, стремящегося к полноценному оформлению (может, не биологическому, как в фашизме — но как минимум бытовому и организационному). Проблемы с самой движущей силой капитала, погоней за прибылью, обостряются и кажутся почти нерешаемыми. Расхождение частной прибыли и общего благо вопиюще. Если неолибералы правы, и любое вмешательство в свободный рынок нарушит его работу — возможно, именно это и нужно сделать? Отказаться от прибыли, рынка, частного капитала?
Пожалуй, предложения Коллиера по прямому общественному контролю за экономикой (выводимые из того, что в СССР называлось «общественным характером производства») близки к истине. Только вот Маркс лучше автора понимал, как выглядит их реализация.