Развитие экономики закончилось. Не пора ли развивать человека?
* * *
Абхиджит Банерджи, Эстер Дюфло. Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности. М: Издательство Института Гайдара, 2021
В списке самых разрушительных мировых идей за последние 50 лет особое место должно быть отведено «созданию благоприятных условий для бизнеса». После веков монархий, тотальных государств, высоких налогов и всеобщего благосостояния оказалось, что нет людей более достойных и ранимых, чем владельцы капитала, и нет механизма более справедливого и хрупкого, чем рынок. Внезапно с капиталистов начали сдувать пылинки, освобождать от контроля и налогов, топтать всей мощью тотального государства конкурирующие интересы и самоорганизацию других, гораздо более широких слоёв населения. Почему? Потому, что именно крупный бизнес должен был открыть для мира новый этап развития.
1970-е годы стали судьбоносными для капитализма, поскольку тогда передовые страны мира столкнулись с пределами быстрого индустриального развития. Капитал стал искать новые пути: либо участвуя в такой же («догоняющей») модернизации менее развитых стран, либо (благодаря ослаблению регуляции) ища новые способы получить прибыль в финансах, недвижимости и монополизации зарождающегося рынка высоких технологий. Изменился метод расчёта ВВП, изменилась структура труда в развитых (а сегодня — уже и догоняющих) странах… Только вот экономического роста нет и по сей день. Растёт лишь неравенство — и в доходах, и в жизненных условиях, и даже в здоровье.
Специалист по развивающимся странам и международной торговле Дэни Родрик подытожил, что индустриальное развитие и впервые в истории человечества обеспечило продолжительный быстрый рост, и, по своей специфике, втянуло в трансформацию широкие массы населения. Постиндустриальная же экономика сосредоточена в среде немногих специалистов, в очень узких секторах с неопределённой продуктивностью — и, как доказывает экономист Мариана Маццукато, в основном держится на ренте с «традиционной» экономики.
Не попали ли мы в порочный круг, пытаясь всё сильнее ублажить и «освободить» крупный бизнес — хотя тот не только не обеспечивает общий рост, но и перетягивает к себе имеющиеся богатства? Насколько вообще ВВП и другие традиционные показатели отвечают задачам, стоящим перед миром на современном этапе? Способен финансовый капитализм хотя бы обеспечить модернизацию всех стран мира («конвергенцию»), не вызвав экологическую и социальную катастрофу, или же сам бесконечный процесс индустриализации-разрушения-индустриализации менее сильных стран — последнее, что держит капитал на плаву? Ответы на эти вопросы ищут нобелевские лауреаты индийский экономист Абхиджит Банерджи и французская экономистка Эстер Дюфло в книге «Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности».
В центре книги лежит идея, что многие острые проблемы (в особенности экономические!) принципиально не могут быть решены ни рынком, ни деньгами, ни гонящимися за прибылью фирмами. А потому акцент на усиление бизнеса (за счёт всего и вся) как панацею даёт разрушительные результаты.
Для примера возьмём классическую теорию выгоды от мировой торговли: Россия и Китай вынуждены выращивать пшеницу и шить одежду. Если страны начнут торговать, то каждая сможет специализироваться на том, что у неё получается лучше всего (Россия — на пшенице, Китай — на одежде), получая недостающий товар через обмен. В итоге суммарная продуктивность вырастет. Но как это выглядит в реальном мире? Крупное предприятие по пошиву одежды, на котором работали Вы и на котором держался весь регион, закрылось. Люди, лишившиеся дохода, снизили потребление — и потому потянули за собой другие сектора. Затраты на социалку, ремонт и пр. также упали. Чтобы перейти в развивающийся сектор пшеницы, Вам нужно знать, где появляются новые предприятия (скорее всего, в «кластере» рядом со старыми) — возможно, на другом конце страны. Вам нужно бросить друзей, семью, недвижимость; как-то купить билет в другой город, найти там жильё, пройти переподготовку и, наконец, найти работу. При этом Вы занимались пошивом одежды 30 лет, и Вам уже за 50. А ещё Вы испытываете шок, страх неизвестности, неуверенность в своих силах, дезориентацию, унижение (т.к. Ваш труд оказался неэффективным и обесцененным) и пр.
Собственно, исследования Банерджи показывают, что большинство людей (что в США, что в Индии) в такой ситуации просто остаются на месте — в регионе, стремительно становящемся «депрессивным». Кто-то пытается выбраться, но ошибается или «отсеивается» на каждом этапе пути. В любом случае процесс крайне долог и затратен — совсем не так, как в теории, где «рынки» мгновенно «перестраиваются». В итоге в той же Индии складывается странное соглашение между богатыми династиями предпринимателей/землевладельцев и нищими массами: лучше тормозить прогресс, чем попадать (и владельцу «неэффективного» предприятия, и его работникам) в подобную ситуацию! Банерджи подводит к тому, что отсутствие необходимого перераспределения людей и ресурсов (равно как и боязнь его) во многом ответственно за отсутствие роста в странах как первого мира, так и третьего. И никакие невидимые руки, банки или IT-сектора не хотят (да и не могут) исправить накопленные рынком «ошибки».
Хотя раздача нуждающимся денег, безусловно, поможет многим из них (авторы считают, что в развивающихся странах эффективным будет введение безусловного базового дохода), но проблемы людей слишком комплексны и запутаны, чтобы решать их в одиночку. Книга здесь пытается перебросить мостик к теориям из социологии, вроде теории сетей (говорящей о невидимой сегрегации общества из-за ограниченности и однообразия личных контактов). Одна лишь задача довести пособие до нужных людей требует вдумчивого, целенаправленного решения.
Авторы много внимания уделяют тому, как экономические проблемы влияют на самооценку и мышление человека: патерналистские социальные программы, относящиеся к попавшим в беду людям (часто даже не по своей вине, и из-за более глобальных экономических изменений) как к лентяям, обманщикам или ущербным, оказывали колоссальное негативное влияние на их дальнейшие судьбы. И, с другой стороны, проекты, где волонтёры или специалисты относились к нуждающимся с уважением и вниманием, отводили им активную роль в принятии решений, организовывали их в группы или оказывали психотерапевтическую помощь, — сильно улучшали перспективы «выпускников» и их дальнейшее счастье.
Не менее важно, что иногда эффективней помогать сразу группе или региону, а не отдельному человеку. Живые города, деревни и сообщества обычно невозможно просто «перебросить» в другое место (или распределить по нескольким), не нанеся людям непоправимый ущерб (одни будут слишком стары или уязвимы для переезда, другие — слишком привязаны к малой родине).
Хотя единственное, что книга утверждает категорически — это недопустимость «коммунизма» (содержание термина не раскрывается), авторы отмечают, что вклад коммунистических режимов в развитие человека, культуры и инфраструктуры дал сильный толчок модернизации таких стран, как Китай или Вьетнам. Можно предположить, что именно принесение в жертву бизнесу совокупности не приносящих непосредственной денежной прибыли «общественных благ» и создало те заторы на пути развитых (и многих развивающихся) стран, которые описываются в книге.
Впрочем, авторы скептически относятся к расширению экономики после окончания модернизации и достижения определённого уровня развития промышленности. В книге вскользь затрагиваются вопросы сомнительной эффективности «постиндустриальных» секторов; неадекватной концентрации доходов даже не у конкретных «гениев», а просто в склонных к монополизации областях типа инвестиционных фондов, банков, IT-гигантов или госуправлении (вспоминается предсказание Джарона Ланье, что люди будут стремиться любым способом примазаться к «серверам-сиренам», т. е. локальным монополиям). Хотя упоминается пара примеров, когда крупные фирмы делали деньги именно на погружении регионов в депрессию, авторы почему-то упорно игнорируют проблему аутсорсинга (передачи работы мелким фирмам с низкими стандартами труда) или неполной занятости — иными словами, прибыли от разрушения общих благ и угнетения людей. Тем не менее в книге делается вывод, что слепая ставка на бизнес больше не оправдывает себя: концепция «стекания» общих благ от верхних слоёв к нижним вообще никогда не работала без политического нажима (да и сегодня наблюдается прямо обратное!); сама возможность создания стольких благ (как в промышленную революцию), чтобы даже «крохи с барского стола» помогли людям, сомнительна; разрушительные тенденции «постиндустриальных» секторов (по крайней мере, в отсутствие контроля) перевешивают созидательные.
Более того, в свете экологических угроз (можно добавить: и империализма) даже возможность повторения классической модернизации для всех стран выглядит проблематичной. Как минимум государствам вроде Индии нужно помочь «перескочить» особо грязные этапы, дать развиваться уже на новых, более экологичных технологиях. Отсутствие банального кондиционирования воздуха подрывает главный индийский ресурс — рабочую силу; но как совместить миллионы дешёвых кондиционеров с экологией?
В общем, вывести мировую экономику из клинча можно только сосредоточившись на неэкономических и нерыночных вопросах. В худшем случае это повысит уровень жизни и счастье большинства населения. В лучшем — снимет неочевидные препоны, мешающие мировому экономическому развитию.
Авторы считают, что, при всех его известных минусах, демократическое государство — единственный адекватный инструмент таких изменений. Политики и интеллектуалы должны просвещать массы и предлагать им конкретные (но глобальные) социальные проекты, а массы — толкать госаппарат к более активной роли. К счастью, приведённый в книге обзор исследований воздействия налогов доказывает, что как понижение налоговых ставок не приводило к буму активности, так и сильное их повышение не приводило к пассивности ни среди капиталистов, ни среди рабочих. Авторы утверждают, что налог на высокие доходы и богатство — беспроигрышная мера; однако ответом на неё может стать снижение зарплат директоров и выплат акционерам, что в целом хорошо, но сократит ожидаемые поступления в бюджет. Соответственно, сильному государству придётся идти на повышение налогов для среднего класса (а возможно, и для всех) — что отчасти будет компенсироваться перераспределением, но в основном — конкретными услугами и обширными проектами по разрешению социальных проблем. В частности, авторы считают, что безусловный базовый доход будет более эффективен в развивающихся странах с менее сильным (и контролируемым людьми) государством, но на развитом Западе стоит сосредоточиться на финансировании госпрограмм.
Впрочем, предлагаемые в книге программы на удивление стандартны: вложения в обучение с малых лет (как минимум ради развития личности), длительное переобучение, мелкий бизнес, уход. Характерно замечание, что людям в развитых странах требуется полноценная работа (даже если она то и дело будет меняться), ведь на неё завязано самоуважение и идентичность; в развивающихся же странах люди часто опираются на сообщества, дом, религию и т.п., а постоянная достойная работа для них вообще непривычна.
Получается, что мы столько вкладываем в государство и укрощение крупного бизнеса — просто чтобы вернуть людей снова на рынок? И даже если частный сектор генерирует сплошную «бредовую работу» (и автоматизирует полезную), мы должны колоться, но продолжать есть кактус? Нельзя ли, раз уж рост капитала перестал быть целью, позволить людям заняться чем-то более творческим и некоммерческим? Авторы явно проявляют в этом вопросе критикуемый ими патернализм: вроде Банерджи и восхищается разумностью встреченных им нищих, и отстаивает безусловные пособия, а вроде и признаётся, что «большинству» требуется дисциплина структурированной рабочей среды. Если в этом и есть доля правды — неужели структура возможно только для наёмного труда?
Авторы смогли критически взглянуть на идею нацеленности на бизнес, отчасти — на связанную с ней систему цен и ценностей. Но вот необъяснимый страх перед падением капитализма (и, куда уж без этого, «коммунизмом»!) заставляет авторов на ровном месте искать ненужные компромиссы, в последний момент выказывать подозрение к самостоятельности и дееспособности народа. Впрочем, если регулярные отсылки авторов к «консенсусу» среди экономистов (по крайней мере, американских) не преувеличены — подобные «левые» умонастроения всё равно вселяют оптимизм.