Там Горбачева ждет совсем другой суд

Какой многозвучный, многоязыкий крик поднялся!

Там Горбачева ждет совсем другой суд
© Деловая газета "Взгляд"

Умер!.. Ушёл!.. Скончался!.. Помер!.. – и дальше глаголы, приложимые к последним злодеям, душегубцам, извергам.

А рядом, встык – слова благодарности, восхищения, признательности. Это он нам дал… Если бы не он… Это благодаря ему…

Как говорил покойный, процесс пошёл. На одном краю общества – шельмование. На другом, узком таком краешке – апологетика. Ничего нового ни от тех, ни от других не узнаешь. Помнится, Горбачёв призывал идти «средним путём». Правда, когда он сам начинал следовать своим же установкам, результат был таким, словно диарею пытались лечить депиляцией. Высказаться о Горбачёве непредвзято у нашего поколения рождённых в шестидесятые-семидесятые не получится. Будем откровенно пристрастны, демонстративно необъективны.

Вот несколько эпизодов, когда имя Горбачёва неожиданным образом вписалось в сценарий моей жизни, вызвало отзвук, отразилось в биографии. Пишу без претензии на особую значимость этих сцен. Они типичны и потому многое могут рассказать о своём времени и о человеке, который пытался изменить лицо эпохи.

Начнём с весны 1985 года. Апрель. Я в армии, в войсках связи центрального подчинения. Наша бригада дислоцирована в Броварах, недалеко от Киева. Дембель близок, дембель в мае. Сижу в Ленинской комнате, оформляю конспекты для политзанятий своему ротному, капитану Хотунцеву. Открывается дверь, входит особист и с порога начинает распинаться, какой прогрессивный человек новый генсек Горбачёв. «Он ездил в Англию, с ним Маргарет Тэтчер встречалась, она от него в восторге!».

Знал бы чувачок из грозного ведомства, чем закончится правление Михаила Сергеевича. Всего-то шесть с небольшим лет, а какие дальние трагические последствия для Украины, Киева и тех же Броваров будут иметь потуги Горбачёва углубить и начать. Зато Маргарет Тэтчер похвалила, вот радость-то!

Март 1990 года. Мой почти двухлетний сын забирается на стремянку, которая зачем-то стоит посреди комнаты, и обращаясь ко всем, кто здесь находится, внятно и громко говорит: «Увазаемы сьессть…» В марте 90-го Горбачёв стал президентом Советского Союза, избранным на Съезде народных депутатов СССР. Телевизор работал в том же режиме, что и депутаты, трансляция шла в прямом эфире. Литва к тому времени уже заявила о своей независимости, а в Германии снесли Берлинскую стену.

Через полгода, в октябре 1990-го, в Киеве начнется первый Майдан – массовая голодовка студентов. Практически все требования голодающих власть выполнит – примет несколько законов, приближающих развал СССР. Например, закон о воинской службе, по которому граждане Украины должны проходить срочную службу только на территории республики.

Декабрь 1991 года. Я возвращаюсь на родину после бизнес-тура в Польшу, где впаривал полякам привезённые из Союза бритвенные станки и презервативы. В городке Пётркув-Трыбунальски, где я осваивал науку торговать, местные жители – в основном, небогатые люди, товар мой хоть не сразу, но разобрали. Полученные от них злотые обменял на доллары – обычная для того времени коммерческая схема.

Вхожу в здание вокзала Warszawa Centrum, не подозревая, что Союз перестал существовать. Девушка в билетном окошке ласково объясняет, что не может подтвердить мой билет, купленный заблаговременно ещё в СССР, потому что нет связи с кассами в Москве. «Пше проше...»

Вместе со мной по огромному вокзалу бродит ещё несколько десятков таких же бывших граждан бывшего СССР, не знающих, как им вернуться домой. Кто-то советует ехать электричкой до Бреста, а там добираться на перекладных. Кто-то уже выстраивает путь не в новую демократическую Россию, которой не нужны забредшие за кордон люди, а на Запад. Я сел на поезд «Дюссельдорф-Москва», сунув проводнице двадцать баксов. Меня подселили в купе к русским немцам из Казахстана, эмигрировавшим в Германию ещё на рассвете горбачёвской перестройки. Они никак не могли понять, почему их бывшие соотечественники считают генерального секретаря, по меньшей мере, недоумком.

Как слово и дело (чаще – не дело) Горбачёва изменили на какое-то время направление моей жизни? Я мог бы представить ещё десяток воспоминаний об этом, но зачем? Сам Михаил Сергеевич, при всей своей показной участливости, вряд ли был сильно обеспокоен, что те самые люди, якобы ради которых он начал перестройку, в большинстве своём призывали на его голову не благословение, а проклятия. Даже в новогоднем прощании с гражданами СССР экс-президент, упомянув о тяжёлой ситуации, тут же успокаивает главного коллективного терпилу – русский народ:

«Кардинальные перемены в такой огромной стране, да еще с таким наследием, не могут пройти безболезненно, без трудностей и потрясений». У нас довольно долго не было повода вспоминать самого деструктивного реформатора из всех российских правителей, начинавших преобразовывать страну. Сегодня его хоронят. Теперь, когда Горбачёв из разряда современников перешёл в другую категорию – исторические персоны – мы можем произвести с ним личные расчёты, эмоционально разрядиться и понять, какой власти мы никогда, никогда, никогда не хотим. Тем не менее, земля пухом. Там его ждет совсем другой суд – и вовсе не по нашим законам.