Глава РСПП Шохин: хотелось бы, чтобы "черные лебеди" больше не прилетали
Падение курса рубля вызвало необходимость поиска инструментов для его стабилизации, что требует активного диалога между бизнесом и государством. О курсе рубля, налогово-бюджетной политике и санкциях OFAC в отношении РСПП в интервью ТАСС на полях Восточного экономического форума рассказал президент РСПП Александр Шохин.
— Для начала, наверное, стоит в целом обсудить ситуацию с процентными ставками, с ключевой ставкой, ее резким ростом и с курсом рубля. Как вы ее оцениваете? Что можно было бы сделать, чтобы стабилизировать ее?
— Во-первых, конечно, ничего катастрофического сейчас не происходит. Когда Центральный банк весной прошлого года после 24 февраля поднял ставку до 20%, хотя были намерения и до 25% поднять, то это был, конечно, тот самый "черный лебедь", которого никто не ожидал и который прилетел. Но, во-первых, очень быстро Центральный банк начал снижать ключевую ставку. Во-вторых, правительство приняло целый ряд решений вместе с ЦБ, в том числе по субсидированию процентной ставки как по инвестиционным кредитам, так и по кредитованию в части оборотных средств. Благодаря этому в середине года ситуация нормализовалась.
Честно говоря, хотелось бы, чтобы "черные лебеди" больше не прилетали. Я имею в виду, что "белым лебедем" обычно называют ситуацию прогнозируемую, к которой можно подготовиться. Август вообще тяжелый месяц для экономики страны, как показывает история. В этом году ситуация оказалась "черным лебедем", хотя вполне могла быть "белым". Центральный банк и правительство, на мой взгляд, могли ожидать того, что и счет текущих операций будет складываться неблагоприятно, и что могут зависать те же индийские рупии и в целом валютная выручка на счетах компаний по разным причинам. Валюту не торопятся возвращать, поскольку [позднее] придется покупать ту же валюту у Центрального банка уже на других условиях. С этой ситуацией столкнулись и в прошлом году, когда Центральный банк повысил ставку и в марте курс был, как вы помните, не очень устойчивым. До 120 рублей за доллар доходило. И уже тогда возникла идея, что неплохо было бы валютную выручку оставить и посмотреть, чем все это кончится. Но были введены механизмы обязательной продажи валютной выручки, притом что вообще-то большую часть выручки экспортеры и так возвращали, поскольку экономическим агентам нужно было закупать товары по импорту.
А когда курс скачет, то экспортеры выигрывают, то импортеры. Так или иначе, это, безусловно, влияет на хозяйственную жизнь достаточно сильно.
Что касается ключевой ставки, то, когда Центральный Банк повысил ее на 350 базисных пунктов, речь шла, как я понимаю, не только о таргетировании инфляции. Инфляционные ожидания в экономике действительно существуют. Кстати сказать, повышение ключевой ставки подогревает их, и получается замкнутый круг. Но речь шла, видимо, еще и о том, чтобы через ключевую ставку способствовать удержанию рубля на уровне, не превышающем 100 рублей за доллар. Это, в принципе, удалось, но остается вопрос временного горизонта, на котором это решение будет влиять на курс. То, что счет текущих операций неблагоприятно влияет на курс, — это как раз тот "белый лебедь", о котором нужно знать заранее, включая и отказ от импорта российских углеводородов, и введение вторичных санкций, и сокращение традиционного экспорта. Все это вещи, которые могли бы быть учтены в сценариях Центрального банка с неким минимумом инструментов борьбы с ними, в частности это валютные интервенции с использованием средств ФНБ, норма резервирования, более жесткий подход к льготному кредитованию, в том числе через механизмы таксономии, которые есть у ЦБ. Центральный банк действительно начинает использовать более широкий набор инструментов по воздействию на спрос, в том числе через денежно-кредитную политику и используя пруденциальное регулирование. Безусловно, правительству нужно активно подключаться.
Еще весной многие коллеги по РСПП предлагали начать массовую приватизацию. Но сейчас мы видим, к сожалению, не массовую приватизацию, а ползучую национализацию. Причем речь идет о возврате в казну без выставления на приватизационные аукционы некоторых активов, которые оказались у частных собственников, как считает генпрокуратура, с нарушением приватизационного законодательства, законодательства, связанного со стратегическими хозяйственными обществами либо с ограничениями, установленными антикоррупционными нормами. Мне кажется, что можно было бы все же посмотреть на роль частного бизнеса и не увеличивать долю государства в экономике, а, наоборот, как-то стимулировать приход частных инвестиций туда, где возможно это сделать. Тем более что и президент России подтвердил на ВЭФ, что деприватизации не будет.
Безусловно, есть и интересы бизнеса. Бизнес заплатит до конца года 300 млрд рублей так называемых налогов с непредвиденных доходов. Мы исходим из того, что в ближайшее время новых решений о повышении налогов не будет. Но тем не менее это тема для диалога, какие налоги можно повышать, какие будут сдерживать инвестиционную активность, а где мы можем, наоборот, не сдерживая инвестиционную активность, усилить социальную справедливость. Одним словом, сейчас, на мой взгляд, самое подходящее время для того, чтобы вести более широкий диалог между властью в лице правительства и Центрального банка и бизнесом по будущей экономической системе.
— Вы направляли письмо Андрею Рэмовичу Белоусову насчет того самого налога и предложили исключить институты развития из перечня плательщиков. Поступила ли какая-то реакция?
— Реакция Минфина традиционная: желательно никого не исключать из этой системы. Подход понятный. Если кого-то исключить, увеличивается нагрузка на тех, кто будет платить. Не могу сказать, что у нас очень многие были бы счастливы, если бы увеличилась подобная налоговая нагрузка. Но речь ведь шла о том, чтобы не просто освободить, а направить эти средства на докапитализацию.
В частности, мы видим, насколько эффективно действует Фонд развития промышленности. Мы видим, что механизм отбора проектов очень четкий, прозрачный, эффективный. То же самое и с другими фондами. Поэтому если бюджет найдет другой источник для поддержки институтов развития, мы эту идею поддержали бы и в нынешнем виде.
— У нас явный дефицит бюджета, который нужно как-то финансировать. И в то же время мы повышаем ключевую ставку, процентные ставки растут, и, соответственно, обслуживание госдолга становится более дорогим. Насколько сильно это может повлиять на обслуживание госдолга и дефицит бюджета?
— Безусловно, Минфин понимает, что чем выше ставка, тем выше расходы по обслуживанию государственного долга. Я думаю, объективный баланс интересов должен быть найден. Это объективное разногласие между Центральным банком, который через ставку таргетирует инфляцию, и Министерством финансов, у которого при дефиците бюджетов использование внутреннего долга при такой ставке становится если не угрожающим, поскольку у нас его объем все-таки достаточно низкий по отношению к ВВП, но тем не менее процентные расходы растут.
Безусловно, Минфину ближе повышение налогов. Это тоже противоречие, которое с бизнесом надо урегулировать. С одной стороны, ЦБ с Минфином должны договориться об оптимальной ставке, а с другой стороны, бизнес должен договориться с Минфином, чтобы не перекладывать ответственность на налоговую систему. Еще раз подчеркну, нужен постоянный диалог. Мы считаем, что его в течение ближайшей недели хорошо бы вести достаточно активно и публично, поскольку скоро будут рассматривать новый бюджет, и не хотелось бы все вопросы решать перед вторым чтением.
— Недавно РСПП попал в санкционный список OFAC. Отразится ли это как-то на деятельности союза?
— У РСПП нет активов в Соединенных Штатах, мы не ведем торговую инвестиционную деятельность в американских долларах, поэтому считаем, что это может коснуться только тех членов нашей организации, кто прямо попадает под ограничения. В частности, это те, у кого есть активы в США и кто ведет экономические и финансовые операции с Соединенными Штатами. Тогда теоретически в их отношении можно применять механизм вторичных санкций. Каждый сам определяет эти риски и угрозы. Пока мы не видим реальных рисков. Мы обращаемся в Международную организацию труда, в Международную организацию работодателей с настоятельной, я бы сказал, просьбой все-таки вывести РСПП из-под этих санкционных решений. Потому что на самом деле мы, как любое другое объединение бизнеса, любая федерация промышленности, защищаем интересы своих членов.
Но мы, как крупнейшее объединение работодателей, не можем не заниматься тем, чем занимаются наши члены. Если их интересы выражаются именно в технологическом развитии, в импортозамещении, мы обязаны помогать им. Мы хотим, чтобы здравый смысл возобладал. Но еще раз подчеркну, мы считаем, что это в некотором смысле жест. Даже не хочу сказать, что жест отчаяния, но по крайней мере демонстрация того, что что-то у них в санкционном механизме пробуксовывает.
— Правительство очевидно рассматривает возможность повторного введения обязательной продажи экспортной выручки. Дискуссия такая явно с бизнесом ведется. Насколько это имеет смысл? И насколько продвинулась эта дискуссия на данный момент?
— Во-первых, если продавать валютную выручку, то не только доллары и евро, а любую выручку. Существенная часть торговли идет в рублях и в мягких валютах дружественных стран. Если правительство готово покупать мягкие валюты, то в принципе я думаю, что это не будет противоречить экономическим интересам экспортеров, потому что они могут тогда перейти на любую другую валюту, которая им нужна для импорта. Если считать, что валютная выручка не возвращается только по той причине, что это утечка капитала, надо бороться другим способом и смотреть, есть ли инструменты возврата. Норматив, скажем, в 80% — это довольно жесткие обязательства для государства и бюджета. Трудно назвать конкретную цифру, но если считать, что Михаил Задорнов (экономист, бывший глава банка "Открытие" — прим. ТАСС) правильно оценивает, то $30 млрд в рупийном эквиваленте засело на счетах наших экспортеров в Индии. Я думаю, часть из них будет использована для закупки тех или иных товаров или инвестиций, в том числе в ценные бумаги. Но тем не менее тогда у Минфина образуется рупийный долг. А мы, по-моему, 30 лет рассасывали рупийный долг, который накопился при Советском Союзе. Поэтому здесь простых решений нет.
Вот если она будет быстро выстроена, тогда эта проблема, безусловно, будет на втором плане. Это гораздо более важно, чем введение того или иного норматива. Я не очень понимаю, что Минфин будет делать с мягкими валютами, которые принесут экспортеры. Кроме того, экспортеры не могут принести, например, индийские рупии, поскольку они только на внутреннем рынке и не конвертируются. Найти механизм возврата этих рупий — это тоже задача Центральных банков России и Индии. Таких мягких валют достаточно много, поэтому многие предпочитают дирхамы и юани как валюты платежей. Там попроще с возвратом выручки. Но еще раз подчеркну, главное — создать инфраструктуру платежно-расчетных отношений.