Экономист Александр Широв: «Без роста экспорта встанет вопрос валютных ограничений»

«Неважно, будет ли доллар по 100, 80 или 50 рублей» Курс рубля в последние месяцы значительно ослаб, Центробанк поднимает ключевую ставку. В аналитических материалах, которые готовит ваш институт, говорится, что к регулированию валютного рынка нужно вырабатывать новые подходы. Какие именно? — Мы все время смотрим на курс доллара, хотя доллар в нашей торговле уже не играет той роли, которую играл два-три года назад. У нас растут расчеты в рублях и национальных валютах дружественных стран: юанях, дирхамах и так далее. В то же время к курсу доллара привязаны и налоговая система, и цены на нефтепродукты, и бюджетное правило. Задача состоит в том, чтобы каким-то образом учесть изменившуюся ситуацию. Сейчас инструментов, которые позволили бы стабилизировать курс рубля, относительно немного. Есть рыночный инструмент – ключевая ставка, которую уже довольно серьезно задрали. Есть полурыночный – ограничение движения капитала. В феврале 2022 года такие ограничения вводили, но тогда был шок и нужны были какие-то барьеры. Но от этого быстро отказались, потому что можно перегнуть палку, что и произошло. Из-за избытка валюты мы получили курс доллара в 54 рубля, который ничему не соответствовал. В магазинах цены на импортные товары ведь никто не пересчитывал. Пока Центробанк идет по пути неформальных договоренностей с крупнейшими экспортерами, которые обещают больший объем валютной выручки подавать на рынок. Там есть очень крупные игроки – например, пятерка крупнейших банков, которые могут за счет собственных средств установить курс хоть 1:1. Или крупные энергетические компании. Задача в том, чтобы валюта выливалась на рынок не тогда, когда они идут платить налоги, а более равномерно. Когда объем спроса на валюту по импортным операциям приближается к объему ее предложения по экспортным, то проблема есть. Если ее не решать, давление на рынок будет постоянным и волатильность курса будет препятствовать развитию экономики. Без радикального улучшения торгового баланса, то есть роста экспорта, встанет вопрос нового ограничения трансграничных валютных операций. Ключевая цель, к которой нужно стремиться, – это стабильность валютного курса. Неважно, будет ли доллар по 100, 80 или 50 рублей, но он не должен скакать туда-сюда на 20 %. Хотя если в нашей жизни доллара будет меньше, это будет меньше сказываться: например, курс евро к доллару тоже скачет, но европейцы не особенно обращают на это внимание. То есть в краткосрочной перспективе проблему может радикально решить только рост доходов от экспорта, а в более долгосрочной – сокращение зависимости от импорта. Импортозамещение, которое идет в экономике, работает в эту сторону. Импорт уже сейчас стал ниже, но беда в том, что и экспорт стал ниже. Хотелось бы, чтобы он начал постепенно восстанавливаться, и, по моему мнению, нижняя точка падения физических объемов экспорта уже пройдена. Дальше будет восстановление энергетического экспорта, потом металлов, химии и всего остального. Но Евросоюз запрещает даже личные автомобили ввозить... — Зато здесь их никто покупать не запрещает, просто, если у вас есть деньги, вы купите импортный автомобиль, а не отечественный. Нехватка отечественных товаров – и потребительских, и инвестиционных – на внутреннем рынке тоже является историей про импорт. Недостаточная развитость некоторых секторов нашей экономики приводит к тому, что импорт более высокотехнологичен. «Средства есть, нужно их эффективно использовать» Но для этого нужны инвестиции, а где их взять? — Средств для инвестиций в экономике хватает. Вопрос в том, как их доставить до тех, кто их будет наиболее эффективно использовать. Средств много у тех, кто в ближайшие годы инвестировать не собирается, – прежде всего у экспортеров. Все НПЗ в стране модернизированы, металлургические комбинаты модернизированы, химические комбинаты модернизированы или модернизируются. Мы выпускаем дизель и бензин по нормативу Евро-5, который по качеству ничем не отличается от европейского. Куда им еще вкладывать деньги? Получается, что некуда. Нужен еще один металлургический комбинат в стране? Нет, не нужен. А деньги нужны тем, кто выпускает, например, потребительскую продукцию. Электронику? — Ну, чтобы выпускать электронику, нужно конкурировать с Huawei, Samsung, Apple. Китай потратил миллиарды долларов, чтобы создать электронную промышленность, и то она сидит на не всегда китайской компонентной базе и зависит от технологий, которые получают из Соединенных Штатов. Это не история одного дня, но есть и простые вещи, например мебель. Мебель – это классический кейс успеха. В 2022 году спрос на нее упал, но все наши мебельные компании начали наращивать производство во всех сегментах – от самой дешевой до самой дорогой. То есть «Роснефть» или «Евраз» должны делать мебель? — Когда говорят про модернизацию экономики, все время начинают с мелкого, среднего бизнеса. На самом деле ничего подобного. В такой экономике, как российская, драйвером должен быть крупный бизнес, который понимает, что в традиционном поле жить будет трудно. Нам все время говорят про энергопереход – что спрос на нефть упадет, что уголь никому не будет нужен. Понятно, в этом много лозунгов, но опасность такая есть. Поэтому нужно диверсифицировать деятельность. Например, ExxonMobil идет по горизонтали: от нефти к нефтесервису, потом к производству оборудования для нефтедобычи, потом к производству еще какого-то оборудования. Когда цены на нефть падают, за счет этих связей вы компенсируете это падение, когда растут – дает доход основной бизнес. В итоге кривая доходности более-менее стабильна. И нам нужно действовать таким же образом. «Платит работникам 30 тысяч и думает, что все к нему побегут» Вы много лет говорите, что для развития экономики в России нужно повышать оплату труда, менять структуру потребления. Как этого добиться в нынешних условиях? — Доходы населения в этом году растут довольно прилично, и драйвер здесь не только бюджет, но и бизнес. Зарплаты в корпоративном секторе растут на 12–13 %, за вычетом инфляции – процентов на шесть. На машиностроительных предприятиях уровень оплаты труда даже высококвалифицированных работников до недавних пор был довольно средним. А сейчас найти такого работника за низкую зарплату – это как поймать осетра в ближайшей речке. Дефицит кадров? — Дефицит кадров возник, потому что начали расти трудоемкие производства: оборонка, то же машиностроение. Появляется вторая смена, третья смена, то есть надо два-три состава работников. Контракты оборонщикам авансированы, поэтому они выходят на рынок труда и говорят: средняя зарплата в городе 80 тыс. рублей, а мы будем платить 120 тысяч. Понятно, что к ним все пришли. А частный бизнес продолжает платить 30 тысяч и думать, что к нему все побегут. Зато у нас куча секторов, в которых работников явный избыток: торговля, сельское хозяйство, охрана. То есть у нас, с одной стороны, дефицит кадров, а с другой – 30 % работников занимают места с низким уровнем оплаты труда и низкими требованиями к квалификации. Скрытая безработица? — А ведь есть еще и структурная безработица. Например, в небольшом населенном пункте было какое-то предприятие или шахта. Шахта закрылась, и жители не могут найти работу кроме как теми же охранниками, потому что их квалификация ничего другого не позволяет. К тому же надо еще куда-то ехать, к чему они не готовы. В результате у нас 50 % домашних хозяйств, то есть семей, имеют очень низкий уровень доходов. У них половина расходов – это продовольствие, ЖКХ и общественный транспорт. Какой отдых, какое здравоохранение, какой платное образование? Они ничего не могут себе позволить. И это проблема не только этих людей, но и всей экономики. Например, бизнес открывает классную платную больницу, но спроса-то нет. И через год она закрывается. Долго ли проживет приличный ресторан в обычном районном центре? Если нет спроса на дорогие высокотехнологичные вещи, то и бизнеса не будет. Как влияют на экономику выплаты, связанные с российской спецоперацией на Украине? — Они влияют, но не сильно. Умножьте 750 тыс. человек на 250 тыс. рублей и на 12 месяцев. В приросте потребления населения это 1 % ВВП. Это много, но не может быть решающим фактором. Принципиально важно другое – что это в большинстве своем люди из нижней половины доходных групп населения. То есть раньше они не могли позволить себе купить квартиру или автомобиль, сберегать серьезные деньги, а теперь они получили такую возможность. Произошло расширение потенциала спроса в экономике, хотя радикального влияния нет. Нельзя сказать, что кадров не хватает, так как все ушли на СВО, или что это сильно сказалось на росте экономики. Но это один из факторов. «Двигателем экономики будет частный бизнес» Как будет выглядеть наша экономика после победы? — Есть вопрос, что будет делать ОПК, когда объем заказов начнет уменьшаться. Это тяжелая история, если вспомнить и американскую экономику после Первой и Второй мировой войн, и нашу после Великой Отечественной или холодной войны. Вопрос конверсии, каким бы это слово ни было ругательным в нашем лексиконе, нужно ставить уже сейчас. Но предприятия будут насыщены квалифицированными работниками, смогут выпускать технику любого уровня. То есть нужно подумать, как это все будет использоваться. А экономику в целом мы получим точно не такую, какой она была до 2022 года. Связи с развитыми странами уже порвались, и многое из того, что мы раньше покупали по импорту, мы должны будем производить сами. И это необратимый процесс. А что с бюджетом? — Когда закончится острая фаза СВО, расходы на оборону будут снижаться. Будет снижаться дефицит бюджета, он станет более сбалансированным. Бюджет уже сыграл свою роль драйвера экономики, дальше наращивать расходы мы не можем безотносительно того, что будет с СВО. Дефицит уже на предельных значениях, его надо финансировать заимствованиями. Это значит, что мы выпускаем облигации, их покупают компании и банки, но ведь деньги придется возвращать с процентами. Если много занимать, то в расходах бюджета начнет увеличиваться доля процентных платежей, которые подожмут все остальные расходы: и социалку, и оборонку. То есть инвестиции должны быть не за счет бюджета, а за счет рыночных механизмов кредитования. Двигателем экономики будет частный бизнес. Но перед этим мы говорили про крупные компании. — Среди них тоже есть частные: «ЛУКойл», «Новатэк», металлургические холдинги. Они могут расширять свои направления деятельности. Мы получим экономику, в которой роль крупного бизнеса останется определяющей, но она будет более сложной. Сейчас она устроена очень просто. Если мы посмотрим на Свердловскую область, то у нее будет не очень много связей с соседними регионами, их должно быть больше. Каждая такая связь – это доход: прибыль, налоги, зарплата. В Германии 30 % экспорта обеспечивает малый бизнес. Когда я в первый раз об этом узнал, подумал, что это чушь какая-то. Германия экспортирует станки, турбины, автомобили – где там малый бизнес? Но все оказалось просто. Есть компания Bosch, Audi или Siemens, а всю комплектацию она покупает у малого бизнеса. Какие-нибудь шестереночки, насосики, лампочки, которые входят в состав продукции. А у нас это все делают на 80 % на одном и том же предприятии. Кооперация может создаваться путем создания массы фирм, которые обслуживают крупную компанию. И это позволит развивать территории, на которых нет крупных предприятий, например, Нечерноземье. Если вы захотите сравнить производительность труда на «АвтоВАЗе» и заводе «Млада Болеслав», где выпускают «Шкоды», то вы не сможете этого сделать: на «Млада Болеславе» делают только 30–40 % операций, которые есть на «АвтоВАЗе». Остальные 60 % распределены по всему Евросоюзу, создавая рабочие места и доходы. А когда все производства находятся в одном месте, это экономически неэффективно. Сейчас так никто не делает. Фото: ФедералПресс / Иван Кабанов