Как перестройка стала катастрофой

15 октября 1985 года очередной пленум ЦК КПСС одобрил проект основных направлений социально-экономического развития СССР на 1986–1990 годы и также до 2000 года. Этот экономический курс впоследствии получил название «перестройка». Выступая на пленуме ЦК КПСС, Горбачев обозначил курс на «глубокие экономические и социальные реформы в стране». Он призвал выработать новое качество советского общества. То есть речь шла о том, чтобы «улучшать социализм». Искать новое качество были призваны новые кадры: на пленуме был отправлен в отставку прежний глава советского правительства престарелый Николай Тихонов и назначен на его место Николай Рыжков. Потом он войдет в историю как «плачущий премьер». По другому поводу. Однако на своем посту он оказался беспомощным. Как и все советское руководство. Были ли перемены необратимы? В значительной мере да. Идея неких... нет, не реформ, само слово это было слишком радикально для геронтократов из Политбюро, а «преобразований» витала в воздухе. Наследовавший вогнавшему СССР в застой Брежневу Юрий Андропов как глава КГБ был отлично осведомлен об истинном состоянии дел в стране. Но большего, чем «закручивание гаек» в форме ужесточения производственной дисциплины (ловли граждан в рабочее время по кинотеатрам и магазинам), выдумать не мог. Говорил о «совершенствовании социализма». А как, куда? Не было, по большому счету, никаких стратегических идей. Было ощущение, что проигрываем гонку вооружений Америке (программа «звездных войн» Рейгана всерьез напугала), было понимание, что отстаем технологически. Но четкого понимания, что плановая экономика — это путь в тупик, не было. Понимания, что надо идти в рыночную экономику, тем более. Все тогдашние «реформаторы», не только Горбачев, грезили неким «социализмом с человеческим лицом» и паллиативным методами его «совершенствования». Идей не было и у генсека. Ведь с чего он начал? С борьбы с алкоголизмом. То есть с чисто идеалистической кампании. Соответствующее постановление появилось в мае того же 1985 года. Началась безумная антиалкогольная кампания. В Молдавии из 210 тысяч гектаров виноградников было уничтожено 80 тысяч. На Украине вырубили 60 тысяч гектаров (а доходы от виноградников составляли пятую часть бюджета Украины). В России с 1985 по 1990 год площади виноградников снизились с 200 до 168 га, а среднегодовой сбор сократился с 850 тысяч тонн до 430 тысяч тонн. Все это нанесло удар по бюджету. Который теоретически мог бы пойти на дело модернизации промышленности. До начала антиалкогольной кампании около четверти поступлений в госказну от розничной торговли приходилось на алкоголь, в 1986 году доходы госказны от пищевой промышленности составили лишь 38 млрд рублей, а в 1987 году 35 млрд рублей вместо прежних 60 млрд. Правда, были и положительные результаты: в период антиалкогольной кампании родилось на 500 тысяч детей больше, чем за последние десятилетия, ослабленных новорожденных было на 8% меньше. Продолжительность жизни среди мужчин увеличилась на 2,6 года, что стало максимумом за всю историю России. Но еще большую неприятность принесла Горбачеву нефть. Как раз с 1986 года происходит резкое падение цен. Достигнув пика — более 35 долл. за баррель (в нынешних ценах это ближе к 60), в 1986-м они упали до 10 долларов (это меньше 30 сегодняшних). Это стало реакцией на перенасыщенность рынка в условиях падения спроса на нефть на фоне замедления мировой экономики после арабского «нефтяного эмбарго» начала 1970-х. Между тем с 1975 по 1989 год СССР заработал от экспорта нефти и нефтепродуктов примерно 100 млрд руб. (в ценах того времени, по подсчетам экономиста Николая Шмелева, 200–250 млрд долл.). В 1986 году СССР получил за экспорт нефти и нефтепродуктов лишь 5 млрд инвалютных рублей вместо прежних 10–12 млрд рублей в год. Только за первые три года правления Горбачева страна потеряла около 40 млрд руб. Собственно, доходы от нефти тогда были промотаны, потрачены на потребительский импорт и импорт зерна (в 1982 году были ввезены рекордные 32 млн тонн). Никакого плана экономических реформ и даже самой идеи о направлении движения (как у Дэн Сяопина в КНР в начале 1980-х, еще до прихода Горбачева) ни у кого в советском руководстве не было. Были какие-то рваные мысли по поводу «совершенствования методов социалистического хозяйствования» и пр. Думаю, мы до сих пор недооцениваем ту роль, которую сыграло в проведении тогдашней политики банальное невежество что тогдашних руководителей, что представителей «интеллектуальной элиты» по части того, как устроена современная экономика. Будучи десятилетиями зомбированными заклинаниями «марксистско-ленинской науки», эти люди были попросту безграмотны. Состояние наук об обществе в позднем СССР погрязло в догматизме, оно было прискорбно. Правда, сейчас, мне кажется, оно еще более прискорбно. Считается, что Горбачев совершил роковую ошибку, когда начал уже вскоре, в 1987 году, политические «реформы» (хотя сами по себе они были весьма и весьма ограниченными и невнятными) вместо экономических (мол, в Китае было все наоборот и потому успешно). Проблема не в этом. Проблема в том, что не было грамотного представления, что делать, ни в политике, ни в экономике. Так называемые политические реформы попросту нечем было заменить в экономике. По части «политических реформ» у руководства СССР было примерно такое же представление, как о реформах экономических, то есть такое же невежественное. Исходили из возможности реформировать социализм во главе с КПСС (больше гласности и «социалистической демократии»). Примерно так же, как считали, что можно реформировать плановую экономику — «больше социализма». СССР, как мне кажется, и его экономика были спасаемы примерно в начале 1970-х, когда пытались осторожно и планомерно нащупать некие новые варианты более эффективного ведения дел (хозрасчет и прочее). Но так называемые косыгинские реформы (по имени председателя Совмина Николая Косыгина) были похоронены догматичным руководством страны и резко выросшими ценами на нефть. Итак, несмотря на высокопарные фразы, внятного плана действий у Горбачева и его окружения не было. Но только ли его в том вина? Может, все-таки той системы управления, насквозь засиженной геронтократами с ограниченным, подчас невежественным представлением о современном мире и путях его развития. Может, вина есть и той затхлой системы застоя, через которую к вершинам власти смог каким-то чудом интриг прорваться лишь один сравнительно молодой политик, да еще не в маразме. Горбачев и сам не очень представлял, чем это может кончиться. Но и не мог. Состояние общественных и экономических наук в тогдашнем СССР, скованное замшелым идеологическим догматизмом, было таково, что просто некому было предложить внятный и, главное, адекватный вызовам времени план реформ, что в экономике, что в политике. Дискуссий и болтовни в прессе и на партсобраниях было хоть отбавляй. Но только сейчас пришло понимание, сколь же наивны в своей неадекватности были тогдашние «кумиры» демократической толпы. Они были, увы, не менее безграмотны, чем те, кого называли «мастодонтами» старой партноменклатуры. Мы и сейчас, впрочем, продолжаем больше говорить, чем делать.