National Geographic (США): Грета Тунберг о том, как пережить кризисы «общества постправды»

С момента ее первой сидячей забастовки у здания шведского парламента прошло уже более двух лет, но посыл Греты Тунберг не изменился: климатический кризис — величайшая угроза человечеству, и мы должны отнестись к тему со всей серьезностью. Этот посыл вдохновил миллионы молодых активистов на демонстрации с требованием перемен, а целый ряд вирусных речей принес Тунберг мировую известность. В 2019 году она стала человеком года по версии журнала Time и два года подряд выдвигалась на Нобелевскую премию мира.

Однако теперь, в разгар пандемии коронавируса — глобального кризиса совершенно иной природы — и надвигающегося выхода США из Парижского соглашения, 17-летняя активистка вернулась в шведскую школу. Мы поговорили с Тунберг по Zoom о том, как изменились ее будни за последний год и как ее посыл сохраняет актуальность в постоянно усложняющемся мире.

Оливер Ван: За последние полгода произошло немало. Как изменилась ваша работа с приходом эпидемии?

Грета Тунберг: Ну, мы перешли от дел, встреч, забастовок и так далее в реале к цифровому формату. Но я хочу сказать, что поскольку в нашем движении не принято летать самолетами из-за воздействия на окружающую среду, сильно перестраиваться нам не пришлось. К тому же каждая ячейка в каждой стране работает по-своему. Мы очень децентрализованное движение. У нас нет приказов сверху вниз, каждая ячейка сама решает, что ей делать. Так что от города к городу, от страны к стране у всех было по-разному.

— Получилось ли у кого-нибудь из стран или городов адаптироваться по-настоящему успешно?

— Да. Некоторые проводят еженедельные электронные забастовки — вполне успешно. Другие проводят символические акции. Некоторые оставили у стен парламента плакаты или обувь, чтобы показать, что мы должны быть там, но приходится сидеть дома. Так что есть немало творческих способов адаптации.

— Вам не кажется, что на фоне всего этого перемена климата отошла на второй план?

— Это очень насущный вопрос, потому что да, как это часто бывает, в чрезвычайной ситуации можно ожидать, что многое придется поставить на паузу.

— Что меня поразило во всемирном отклике на пандемию коронавируса, это как быстро многие страны и компании предприняли большие шаги. Были приняты законопроекты о стимулах, и компании оперативно разрабатывают вакцины. Как вы считаете, такая реакция вдохновит общество на новые действия по преодолению климатического кризиса?

— Не стоит сравнивать разные кризисы, но это показывает, что мы вполне можем относиться к кризису всерьез. Вероятно, изменится и наше отношение к кризисам, и реакция. И это доказывает, что перемена климата как кризис никогда не рассматривалась. Как важный общественный вопрос, вроде политики, не больше. Но это не так, потому что это экзистенциальный кризис.

— Внушает ли отклик на коронавирус новую надежду? Можем ли мы рассчитывать на аналогичный ответ на перемену климата?

— Это лишь подтвердило то, что я и так уже знала. Если мы отнесемся к перемене климата всерьез, как к кризису, мы сможем многое изменить и добьемся успехов.

— У нас в США надвигаются выборы, и 4 ноября наша страна должна выйти из Парижского соглашения. Наш президент обещал это уже несколько лет — он считает, что соглашение несправедливо по отношению к Америке. И многие американцы — не большинство, но многие — согласны с президентом и поддерживают его решение выйти из соглашения. Что бы вы сказали этим людям?

— Ничего. Как обычно, слушайте ученых. Многие так долго пытались их переубедить, но безрезультатно. Почему же я должна? Почему у меня вдруг получится? Если они не слушают, не понимают и отвергают науку, то я ничего с этим сделать не смогу. Есть нечто более глубокое, что нужно изменить.

— Что же это?

— Сегодня мы живем в обществе постправды и нам все равно, что мы утратили способность сопереживать. Можно сказать, мы перестали заботиться друг о друге. Мы перестали мыслить долгосрочно и экологично. И это посерьезнее, чем банальные отрицатели климатического кризиса.

— Как вы думаете, для решения климатического кризиса нам потребуется культурный сдвиг или смена парадигмы, или можно будет ограничиться налогами и законами о выбросах углерода, влиянием на лидеров и развитием технологий?

— Что ж, если я отвечу вам «да», люди вырвут эту цитату из контекста и скажут, что я хочу революции или чего-то в этом роде. Но я хочу сказать, что перемена климата — не единственная проблема. Это лишь симптомы более серьезного кризиса. Например, потеря биоразнообразия, закисление океанов, утрата плодородных почвы и так далее. И эти проблемы не решить, если просто остановить выбросы парниковых газов. Земля — очень сложная система. Если взять одну вещь и вывести ее из равновесия, это чревато далеко идущими последствиями за пределами нашего понимания. И еще это вопрос равенства. Люди — часть природы, и если у нас что-то не получается, значит, природа тоже будет не в порядке, потому что мы — ее часть.

— Вас как-то беспокоит то, что вы лишились поддержки людей, которые, может, и согласны, что перемена климата — это проблема и кризис, но во главу угла ставят безработицу, продовольственный вопрос или другие внутренние проблемы? Вам не кажется, что это потеря?

— Нет, не беспокоит. Нам никто не рассказывал о климатическом кризисе, он вообще не рассматривался как кризис — так почему же он будет волновать людей? Мы не знаем даже основных фактов, поэтому как мы можем рассчитывать, что люди возьмут и захотят бороться с переменой климата? Вот это и надо изменить. Мы должны понимать, что боремся не за разные вещи, а за одно и то же, хотя и может показаться, что это не так. Это борьба за климатическую справедливость, социальную справедливость. В чем бы ни заключалась проблема, это борьба за справедливость.

— Как вы считаете, мы добились хоть сколько-нибудь значимого прогресса в решении климатического кризиса с тех пор, как вы начали протестовать более двух лет назад?

— Ну это как посмотреть. С одной стороны, да. Похоже, что дискуссия изменилась, и все больше и больше людей постепенно сознают климатический кризис и начинают уделять ему должное внимание. Но с другой стороны, он до сих пор не рассматривается как кризис. И выбросы растут. Так что все зависит от точки зрения.

Я хочу сказать, что мы не можем рассчитывать, что наше движение в одиночку изменит мир. Те, кто так считает, ничего не поняли насчет климата. Люди спрашивают: «Ваше движение провалилось, потому что вы не достигли своих целей?». А я говорю: каких целей? У нас нет никаких целей. Наша цель — сделать как можно больше, стать малой частью огромного сдвига. Стать одним из бесчисленных активистов, которые работают над этим с разных сторон. Вот наша цель. Мы не можем рассчитывать, что какое-то одно движение, одна инициатива, одно решение все изменит и направит нас в верном направлении. Климатический кризис очень сложен. Это не так просто.

— Как вам кажется, какой ваш шаг или других молодежных активистов был особенно успешен? Может, это как-то сказалось на политике или экономике?

— Да, у нас немало успехов. Особенно на местах. Но важнейшее, чего мы достигли, как мне кажется — это общественное внимание к науке. Мы ведь все время говорим: «Не слушайте нас, слушайте ученых». Это не политика, это не наше мнение. Это не мы хотим, чтобы выбросы сокращались, это наука считает, что без этого не выполнить наши обязательства. Увы, положение сейчас такое. И мы будем и впредь призывать людей слушаться ученых.

— Вы когда-нибудь сомневались в своей работе? В себе или в содеянном?

— Нет, потому что я убеждена, что это правильно. Мы живем в такое время, когда каждый должен выйти из зоны комфорта. Я как гражданка чувствую моральный долг сделать все, что в моих силах. Я чувствую себя частью чего-то бóльшего, и это мой долг, моя моральная ответственность — сделать все, что в моих силах.

— И вы никогда не сомневаетесь?

— Нет. То есть, я не хочу быть активисткой. И не думаю, что люди идут в экоактивисты по собственному желанию. Мы делаем это лишь потому, что больше никто ничего не делает. Кто-то же должен, и это мы.

— А вы чувствуете, что ваш моральный долг или ответственность как-то изменились с тех пор, как вас начали узнавать?

— Пожалуй. Разумеется, у каждого своя ответственность, но чем больше твоя платформа, тем выше ответственность. И чем больше сила тоже. Чем больше твой углеродный след, тем выше твой моральный долг. У меня появилась платформа покрупнее, и с ней пришла бóльшая ответственность. Я должна воспользоваться этими каналами чтобы научить людей и распространять информацию. И все эти ресурсы, что у меня есть, все они однажды исчезнут. Я имею в виду, я же не вечно такой буду. Скоро люди потеряют ко мне интерес, и я перестану быть «знаменитостью». Тогда мне придется заняться чем-нибудь другим. Но пока у меня есть платформа, я пытаюсь ею воспользоваться.

— Каким вы видите свое будущее? Собираетесь поступать в университет? У вас есть планы?

— На самом деле, даже не знаю. Я просто делаю то, чего мне хочется прямо сейчас. Я пошла в гимназию и буду учиться ближайшие три года. И если не передумаю… общем, посмотрим. Мир меняется день ото дня. Приходится адаптироваться.

— Как вы планируете поддерживать ваше движение? Появились ли какие-то конкретные планы, которые отличаются от того, что нужно было сделать два года назад, год назад или восемь месяцев назад?

— Это все очень сложно. Мы словно уперлись в стену. Аргументов не осталось. Никаких оправданий тоже. Ты либо пытаешься как-то смягчить кризис, либо полностью его отрицаешь и пытаешься отвлечься. Мы должны относиться к кризису всерьез, как к кризису, и развивать науку — но все валят все друг на друга, и мы словно застряли в петле. Мы ничего не добьемся, если не разомкнем эту цепь. Надо что-то делать. Я хочу сказать, конечно, что многим уже приходится делать немало, но если люди с большой платформой и большой ответственностью не начнут относиться к этому кризису всерьез — например СМИ — то мы никогда не сдвинемся с места.