В 2022 году Россия столкнулась с беспрецедентным санкционным давлением: Европейский союз (ЕС), Соединенные Штаты и их союзники, похоже, решили опробовать весь арсенал экономических ограничений. В конце октября ЕС утвердил очередной — уже восьмой — пакет санкций, куда войдет и ценовой потолок на российскую нефть. Все это напоминает начало полномасштабной экономической войны, последствия которой для всего мира пока трудно оценить. Однако очевидно, что сегодня в противостоянии с Россией отрабатываются санкционные механизмы, которые в будущем могут применяться и в отношении других стран. В беседе с «Лентой.ру» кандидат экономических наук, начальник отдела академического развития Института международных исследований МГИМО МИД России Екатерина Арапова рассказала о том, почему экономические ограничения на Западе считают эффективным способом давления и как санкционные войны изменят мировую политику. «Лента.ру»: ЕС ввел восьмой пакет антироссийских санкций. Каких последствий стоит ожидать? Екатерина Арапова: Во-первых, восьмой пакет санкций не стал неожиданностью. Еще когда было объявлено о грядущем проведении референдумов в четырех украинских областях в конце сентября, стало ясно, что за решениями по итогам этих референдумов последует очередной пакет санкций. Было абсолютно понятно, что его центральным элементом будет установление потолка цен на нефть, что под прицелом будут так называемые механизмы обхода вторичных санкций, в первую очередь — ограничения на криптокошельки, операции с криптовалютами. Что такое санкции? У них есть одна очень интересная особенность: выражаясь языком экономической теории, это некий закон убывающей предельной эффективности каждого последующего санкционного режима. Это означает, что каждый следующий режим наносит меньше ущерба, чем предыдущий. Грубо говоря, все компании, которые хотели уйти с российского рынка, уже ушли либо приостановили свою деятельность. То же самое связано с российскими банками и другими организациями. Те из них, что были отключены от SWIFT с самого начала, и те, что не были отключены от него, предпринимали примерно симметричные действия для минимизации текущего или потенциального ущерба. К сегодняшней ситуации очень многие риски уже были просчитаны, а вот дополнительный прирост наших потерь оказался в общем-то не столь значительным. Но если говорить о планах по введению потолка цен на нефть... Что касается потолка цен на нефть, это очень интересный и беспрецедентный инструмент давления даже с точки зрения той рыночной экономики, которую наши западные партнеры всегда считали неким эталоном ведения бизнеса. Тем более совершенно непонятно, как этот механизм будет реализовываться. В последние дни они заговорили уже о девятом пакете санкций и введении аналогичного потолка в отношении цен на газ, притом что абсолютно неясно, как это будет работать в отношении цен на нефть. Это объясняется тем, что Европа очень разнородна, некоторые страны в большей степени зависят от российских энергоносителей, другие — в меньшей. Фактически ограничения из восьмого пакета уже были закреплены в предыдущих санкционных мерах, даже в шестом уже было эмбарго на поставки российской нефти, а с февраля — на нефтепродукты. Что изменилось сейчас? Только то, что в случае, если стоимость закупленной нефти будет ниже определенного установленного потолка, можно заниматься перевозкой этой нефти морским транспортом. От таких мер есть скорее глобальный косвенный эффект, потому что чем больше Запад идет по пути нерыночных принципов взаимодействия, тем ниже уровень доверия к нему со стороны других стран. В чем выражается тренд на дедолларизацию? Примеров очень много. Китай давно активно идет по пути дедолларизации — реализует политику по интернационализации юаня, то есть по расчету в национальных валютах. Еще Индия очень активно использует этот инструмент, а также страны Ближнего Востока и Северной Африки очень заинтересованы в расширении расчетов в нацвалютах. Именно многосторонняя интеграция национальных платежных систем и проведение взаиморасчетов в нацвалютах не только на двустороннем, но и на многостороннем уровне является перспективным направлением. Естественно, мы не можем в краткосрочной перспективе говорить о серьезных структурных сдвигах в масштабах всей мировой экономики, доля расчетов, совершаемых в нацвалютах, еще очень мала. Но если мы посмотрим на интерес к этому процессу и на его интенсивность, на темпы прироста объемов сделок, то увидим, что тренд — резко восходящий. На ваш взгляд, произошло ли сейчас усиление экономических и политических связей России с Востоком? Я соглашусь с целым рядом экспертов, которые говорят о том, что наш разворот на Восток в последние годы был недостаточно разворотным. Это связано с недостаточной взаимодополняемостью экономических систем России и государств Азии, с одной стороны, и дефицитом взаимной инфраструктуры, с другой. У нас вся инфраструктура, даже трубопроводная, всегда была нацелена на Европу. То есть с этой точки зрения я бы сказала так: частично вы правы. При этом сейчас мы видим, что железные дороги начинают использоваться более активно для поставки именно ископаемого топлива в азиатский регион. Уже предпринимаются конкретные шаги: финансируются РЖД, у них новый проект восточного полигона, который будет выступать плацдармом для расширения поставок и угля, и нефти. Заинтересованность азиатских стран в сотрудничестве с Россией увеличилась, потому что появляются относительно менее рисковые инструменты для реализации этого сотрудничества. Финансовая сфера является одной из наиболее перспективных к развитию в формате БРИКС и в формате БРИКС+. Но почему, несмотря на это, европейцы считают санкции эффективным способом давления на Россию? К этому вопросу можно подойти с разных позиций. Можно ответить цитатой премьер-министра Греции Кириакоса Мицотакиса, который говорил, что европейские страны изначально осознавали негативные последствия антироссийских санкций для своих национальных экономик, но не намерены менять стратегию. А можно посмотреть на то, что такое эффективность санкций. Она всегда связана с изначальным целеполаганием. Антироссийские санкции ввели из-за начала специальной военной операции России на Украине. Да и Европейский союз сейчас не ждет изменения политического курса от правящей российской элиты. Для ЕС и США конечная цель санкций состоит не в изменении политики действующей власти, а в смене власти в России. Поэтому они пока не говорят о неэффективности санкций. Они все-таки рассчитывают, что эта цель будет достигнута, потому что восемь месяцев для них не срок. По мнению западных политиков, чем ощутимее будет давление на население и на крупный бизнес, который имеет возможность влиять в том числе и на принимаемые политические решения, тем больше будет недовольство снизу. Запад делает ставку на то, что сила общих недовольств потенциально может обеспечить эффективность санкционных режимов и достижения той конечной политической цели, которую ЕС и США перед собой ставят. Но какую цену европейцы готовы заплатить? Какие экономики первыми схлопнутся? При этом в самом Европейском союзе ситуация крайне нестабильная: цены растут, валюты девальвируются, доходность гособлигаций растет, а крупнейшие системообразующие банки находятся на грани банкротства. Если Запад надеется вызвать протест «снизу», то зачем и по какому принципу вводятся санкции против российских предпринимателей? У этой логики есть политическая и экономическая составляющие. Экономическая составляющая — ничего личного, просто бизнес. От того, что те или иные компании или крупные бизнесмены подпадают под блокирующие санкции, выигрывают определенные группы интересов. Например, сейчас в США есть целый кластер бенефициаров антироссийских санкций. То есть от введения антироссийских санкций выиграли американские и британские оборонные и аэрокосмические компании, американская энергетика. А есть политический аспект санкций. Крупные предприниматели, акционеры, главы крупнейших российских транснациональных корпораций имеют, как и в любой стране, определенный лоббистский ресурс. Как считает коллективный Запад, это те люди, которые имеют возможность влиять на политические решения, и в тяжелой ситуации могут лоббировать решения, которых Запад сейчас ждет от России. Почему некоторые страны выступают против антироссийских санкций? Может ли это быть свидетельством раскола? Раскол однозначно есть, потому что в разных государствах по-разному складывается баланс коллективных общеевропейских и национальных интересов. Та же самая Венгрия заботится о национальных интересах в первую очередь, для нее это приоритет номер один. С конца сентября в Будапеште заявляли, что не будут поддерживать восьмой пакет санкций: венгры хотели выторговать максимально выгодные для себя условия. И действительно, сейчас потолок цен на российскую нефть не касается сырья, поставляемого по трубопроводам, а это успех венгерской дипломатии. А раскол в Европе на санкционной почве — это дело не новое. С начала санкционного давления на Россию еще в 2014 году мы постоянно видим такие вбросы со стороны Венгрии и Греции, которая тоже в свое время пыталась выторговать другие условия санкций. Например, Афины предложили предусмотреть механизм компенсаций национальным экономикам от того ущерба, который понесли их собственные производители и население в результате введения антироссийских санкций. Уже был «премьеропад» в Европе, в трех европейских государствах произошла смена власти (в Болгарии, Эстонии и Великобритании), потенциально в Брюсселе понимают все риски, которые сохраняются в условиях единогласного принятия решений. Сейчас они начинают думать о том, что отходить от этого принципа единогласия и голосовать правилом большинства, но что это такое, если не раскол? Насколько сильно антисанкционное движение в европейских странах, особенно среди простого населения? Недовольство действительно высоко, другое дело, что на 90 процентов это пассивное недовольство. Наиболее активно население во Франции. Сейчас мы наблюдаем, что представители абсолютно разных отраслей в этой стране выходят на улицы и открыто высказывают свое возмущение даже не санкциями как таковыми, а экономической ситуацией. Смотрите, кто выходит на улицы: транспортники, энергетики, страховщики, работающие в социальной сфере, те же самые представители отрасли здравоохранения, образования, врачи, учителя и так далее. То, что сейчас наблюдает население Великобритании, также абсолютно неожиданно и беспрецедентно, ситуация в экономике ухудшается: падение фунта — это основной индикатор кризисной ситуации, он не падал вообще никогда. Сейчас же фунт находится на отметке 1,15 по отношению к доллару. Инфляция растет, счета растут, цены на базовые товары повышаются. А британцы — это та нация, которая при достижении определенной точки кипения может начать проводить активную позицию. Я не удивлюсь, если на горизонте пары месяцев британские энергетики, финансисты, страховщики тоже выйдут на улицы, так же как во Франции. Очень интересна ситуация и в Италии. Это та страна, где уровень уважения со стороны народных масс к стабильности проводимого Россией политического курса очень высок. То есть люди открыто говорят о том, что «какие вы молодцы, слушайте, у вас какой высокий уровень суверенной вашей автономии, вы действительно думаете о своей национальной безопасности, вот мы так не можем». При этом я очень слабо верю, что это недовольство может вылиться в какую-то активную позицию. Ряд санкционных мер, вводимых странами ЕС против России, предлагается со стороны США. Могут ли европейцы задуматься о каком-то обособлении, избавлении от зависимости от США, учитывая обратный негативный эффект от санкций? Если бы это было возможно, это бы уже произошло. Это очень прискорбно звучит, но уровень национальной автономии в принятии политических решений в целой череде европейских государств сейчас очень низок. Великобритания в этом отношении очень интересна, потому что я сейчас вообще не вижу никаких предпосылок к тому, чтобы новая власть начала ставить национальные интересы выше, чем консолидированные интересы Великобритании и США, англосаксонского вектора. Но недовольство населения будет нарастать. Каким будет исход, предсказать очень сложно, мне кажется, здесь такого рода прогнозы могут быть очень спекулятивными. Но что касается России, то страна извлекла какую-то выгоду от введенных против нее санкций? Может быть, чему-то научилась? На первых этапах, в феврале-марте, самой жесткой мерой Запада для нас была заморозка золотовалютных резервов и лишение доступа к 300 миллиардам долларов, которыми мы располагали и которые, по сути, были инвестированы в западные экономики (речь о заморозке активов Банка России — прим. «Ленты.ру»). Тогда это было неожиданно, беспрецедентно по своему масштабу и какой-то даже, можно сказать, наглости. И было неясно, что с этим делать. По прошествии нескольких месяцев могу сказать, что это была самая лучшая мера, которую в отношении нас принял Запад, как это ни парадоксально звучит. За этим последовало решение о проведении расчетов в рублях по ключевым стратегически важным товарам, по энергоносителям. На мой взгляд, палитру этих инструментов надо расширять, потому что мы до сих пор торгуем металлами в долларах, поставляем алюминий за доллары, поставляем редкоземельные товары за доллары, от этого надо постепенно отходить. Мы поняли, что деньги, накопленные в рамках бюджетного правила, нужно инвестировать в собственную экономику. Для нас и глобального экономического развития это имеет просто стратегическое значение. Что такое газ за рубли? Это гарантия оплаты за экспорт ресурсов. И наконец, что такое расчеты в рублях? Это сильный рубль, который позволяет нам идти по пути смягчения денежно-кредитной политики в тот момент, когда весь Запад идет по пути ее ужесточения. У Соединенных Штатов и Европейского союза не остается других возможностей в условиях инфляции, и это будет приводить к рецессии у этих государств. На этом фоне нам стратегически важно идти по пути смягчения денежно-кредитной политики, накачки экономики деньгами, потому что ресурсы у нас для этого есть. У нас относительно низкий уровень монетизации экономики. У нас дополнительная эмиссия, дополнительные вливания в бизнес не будут провоцировать инфляцию. Это уникальная ситуация. И мы эти возможности благодаря сильному рублю сейчас получили.