Двадцать лет дефолту. Как происходило импортозамещение после "черного августа"

Что такое дефолт 1998 года? Это голод, обманутые люди, обанкротившиеся крупные заводы и безработица. Так рассказывают о событиях 20-летней давности многие рядовые россияне. При этом на руинах старой экономики в то время взрывными темпами строились маленькие фабрики и цеха, выпускавшие одежду, обувь, продовольствие. Некоторые из них впоследствии выросли в крупные и заметные бизнесы. ТАСС — о том, как и почему это было возможным. "Зимой все будут ходить в лаптях, а ты в итальянских ботинках" "Мы с партнером по бизнесу шли по улицам Москвы — везде закрытые банки, очереди у валютных обменников. Думали вслух: как жить дальше? Забрели в ГУМ, а там такие красивые зимние итальянские ботинки. Последние. Я засмотрелся. Товарищ мне говорит: "Бери! На полках скоро будет пусто. Зимой все будут ходить в лаптях, а ты в итальянских ботинках". "Да они мне велики на размер", — отвечаю я. "Да ничего, придумаешь что-нибудь, газетку подложишь", говорит. Купил. Так и не носил. Они до сих пор лежат где-то на даче", — вспоминает Алексей Горячев, российский бизнесмен. Приятель Горячева был прав, но отчасти. Импортные ботинки, которые подорожали в несколько раз после девальвации рубля, правда, почти перестали возить в страну: кто бы их покупал по таким ценам? Но витрины не опустели, а обновились за счет отечественных товаров. В этом же году фабрика "Скороход" открыла производство детской обуви. Бизнесмен Андрей Павлов придумал бренд Zenden. Небольшая обувная фабрика "Вестфалика" увеличила производство и спустя два года стала одной из самых крупных в России. Этот список можно продолжать долго. Потому что таких примеров — десятки. "Крупные заводы, накопившие неподъемные долги, закрывались, — объясняет Горячев. — А вот те производства товаров повседневного спроса, которые не были столь отягощены, выиграли. Теперь люди покупали все у них. Представьте: просто в один день у них исчезли все основные конкуренты". Все понимали: зарабатывать на ввозе импорта в ближайшее время станет невозможным, продолжает он. Покупать падающие ценные бумаги казалось странным, от них избавлялись. Как выяснится позже, далеко не всегда это было верным решением. Многие из тех, кто располагал хоть каким-то капиталом, захотели открыть реальное производство. "Челночники первые поняли, что джинсы и куртки теперь нужно делать здесь, а не возить из Турции. У них были деньги. Они потихоньку открывали маленькие цеха с одеждой и обувью, — перечисляет Горячев. — Деньги были у тех, кто успел вовремя "забрать" их из гособлигаций — там несколько месяцев была доходность под 200 процентов. В этой пирамиде многие люди потеряли все накопления, но кому-то удалось приобрести. Еще деньги были у тех, кто имел сбережения в долларах". "Есть же люди не перестанут?" В то время у Алексея Горячева с партнерами была инвестиционная компания "Рай, Ман энд Гор секьюритиз". Люди шли к нему за советом: куда вложить деньги? А иногда приходили уже с идеями. "Часто первое, что приходило людям на ум, было сельское хозяйство. Рассуждали так: что всегда будут покупать? Еду. Хлеб. Есть же люди не перестанут?" Через компанию Горячева прошло много предпринимателей, успешно вложивших деньги в сельхозземли, птицефабрики и свинофермы. Но были и неудачи. "Один клиент, отчаявшись, продал свои акции, “на самом низу”, когда стоимость их сильно упала, чтобы вложить деньги в сельхозбизнес. Купил землю в одной аграрной области. Стал строить мельницу. Но вышло, что построил ее чуть позже окончания урожая и "завис". Решил строить элеватор, а денег не хватало. Он взял кредит, заложив мельницу, построил, но снова получилось, что позже урожая. Пока он устраивал производство, пришли более крупные игроки, которые сразу построили мельницу и элеватор. Он, получается, стал совсем не единственным, к кому на поклон шли все аграрии, готовые платить за помол и хранение любые деньги". Сельское хозяйство, действительно, "пошло" вверх в 1998 году, согласен Алексей Плугов, гендиректор Экспертно-аналитического центра агробизнеса "АБ-Центр". "Особенно серьезно увеличили мощности птицефабрики, — говорит он. — Им было куда расти: в 1997 году в стране выпустили 372,8 тыс. тонн мяса птицы — это самый низкий объем за 50 лет отечественного птицеводства. А закупали на внешнем рынке в четыре раза больше: 1259 тыс. тонн. Уже в 1999 году отечественное производство "подросло" до 473,2 тыс. тонн. Почему больше всего выросли птицефабрики, а не свинокомплексы или фермы с КРС? Увеличить мощности на таком производстве проще как финансово, так и технически. А если речь о задействовании ранее простаивавших мощностей — их запустить быстрее, чем в свиноводстве или при выращивании КРС: птица растет всего полтора месяца". Этот рост после дефолта неудивителен, по его словам, то же самое происходило во все последующие кризисы: и в 2008 году, и после "черного декабря" 2014 года. "Мишки в лесу" вместо "Сникерса" Что объединяет Андрея Коркунова, основателя бренда "А.Коркунов", Виталия Муравьева, владельца фабрики "Победа" (конфеты "Мишки в лесу" и "Птица Счастья"), и создателей "Рузской кондитерской фабрики" Сергея Воробьева и Рустама Сулейманова? Во-первых, в середине 90-х они зарабатывали на импорте разных товаров, в том числе и культовых шоколадных батончиков того времени: Mars, Snikers, Wispa. Во-вторых, кризис 1998 года подтолкнул их, как и многих других подобных коммерсантов, к созданию кондитерских производств. У них, впрочем, и не оставалось возможности зарабатывать на перепродаже импортных батончиков оптовикам и розничным магазинам. Во второй половине 90-х иностранные компании, как Nestle и Stollwerck (шоколад Alpen Gold), открывали свои производства в России. То есть вместо привозных "сникерсов" полки магазинов заполняли местные "сникерсы". Но даже с присутствием иностранных компаний на этом рынке для российских кондитеров оставалась ниша. И, оказалось, можно было заработать не только на дешевом товаре. "В конце 90-х натурального шоколада на рынке не было. Продавалась просто сладкая плитка, все производители называли ее шоколадом и писали это на упаковках. Все считали, что потребитель у нас очень бедный. Это действительно было так. Но средний класс уже зарождался", — рассказывал "Секрету фирмы" Виталий Муравьев. Хотя некоторые производства, например, "Рузская кондитерская фабрика" и "Одинцовская кондитерская фабрика", созданная Коркуновым, позже были проданы иностранцам, на рынке остается довольно много разнокалиберных кондитеров, начавших в девяностые. Шубы, торты, трикотаж. Кластеры на Юге и Кавказе В некоторых регионах новые фабриканты создавали производственные кластеры. Так случилось в Кавминводах. В девяностых здесь работала меховая фабрика, которая обеспечивала работой несколько сотен человек. В 1998 году рабочие-ремесленники массово увольнялись оттуда, чтобы открывать свои цеха по пошиву шуб. Старой фабрики уже нет. А некоторые бывшие цеха выросли в крупный бизнес. Сейчас на оптово-розничный шубный рынок в пригороде Пятигорска, разросшийся за счет этих предпринимателей, едут перекупщики со всей России. "Шубный бизнес после дефолта шел в гору — россияне больше не могли покупать подорожавшие греческие шубы и смотрели на отечественные, — объясняет Василий Шипоренко, владелец меховой фабрики "Мадам-А" в Пятигорске.— И сейчас здесь сотни цеховиков, десятки крупных производителей. Меховые рынки, торговые комплексы". По данным Discovery Research Group, в 2015 году, действительно, наибольшая доля производства меховых изделий в России принадлежала Северному Кавказу — 35%. Это не единственный кластер, появившийся на Юге России в 1998 году, по его словам. "В Кабардино-Балкарии тогда "росли" трикотажные фабрики. Успешно стартовали новые цеховики, а существующие производства увеличивали продажи. В Армавире один за другим открывались кондитерские цеха с тортами и пирожными. Один сделал такой бизнес, у него получилось. Другие увидели, повторили за ним". Год после дефолта. Как сдал импорт Доля импортных товаров в 1999 году снизилась на 30%, по данным Росстата. Выпуск промышленной продукции — здесь учтены и потребительские товары, и добыча, и обработка — по росту (8,1%) стал самым значительным с начала 90-х. "Этот кризис оказался судьбоносным и положил начало подъема экономики, — говорит Алексей Горячев. — Но проживать его было больно как для людей, так и для компаний. Правда, есть мнение, что сегодняшняя политика спасения неэффективного бизнеса не полезна, хоть и комфортна. Может получиться, что избегая острых кризисов, мы будем жить в перманентном кризисе. Для оздоровления экономики стихийные кризисы могут оказаться эффективнее, чем действия регуляторов и правительств. Прошло около года после дефолта и начался процесс восстановления и рост во многих секторах. Эти события оказались хорошим уроком для финансового сектора и многому научили инвесторов. К сожалению, не для всех характерна долгая память. Уже через десять лет многие из нас оказались излишне оптимистичны в преддверии нового кризиса". Анастасия Степанова