Конфликт мифологии с экономической действительностью

Дмитрий Орешкин. Джугафилия и советский статистический эпос. — М.: Мысль, 2019. Новая книга политолога и политического географа Дмитрия Орешкина посвящена большой и болезненной проблеме: осознанию и преодолению манипулятивной советской мифологии, которая не изжита и в наши дни, прорастая надеждами на «вождя». Термин «джугафилия» (от фамилии Джугашвили) Дмитрий Орешкин изобрел для обозначения застарелой социальной болезни: неспособности видеть реальность за привычными пропагандистскими установками, сложившимися еще в сталинское время. «А я народный рубль, и я в руках народа» За десятилетия коммунистического правления, с горечью пишет Орешкин: «Страна получила депрессивное хозяйство, демографический, транспортный, жилищный, экологический упадок. И замечательную розовую оптику в придачу». Розовые очки в полной мере действуют и по отношению к советской финансовой истории. Одно из бесчисленных воплощений «джугафилии» — басня Сергея Михалкова «Рубль и доллар». Дети заучивали ее наизусть, изображали на сцене, повторяли хором: «А ну посторонись — Советский рубль идет!» Басенная вера, что рубль идет вперед и крепнет, а доллар сторонится и вот-вот рухнет, благоденствует и сегодня, о чем автор говорит с откровенным сарказмом: «Умные головы вроде ТВ-гуру А. А. Вассермана, академиков С. Ю. Глазьева и Д. С. Львова, писателя А. А. Проханова, экономистов М. Л. Хазина и М. Г. Делягина много и увлеченно (на моей памяти минимум 30–40 лет) рассказывали и рассказывают про мировую буржуазию и зеленую нарезанную бумагу, за которой нет ничего материального, кроме государственного долга США. Вот ужо непременно рухнет!» Горе в том, что в ХХ веке рубль рушился минимум пять раз, и все граждане, кто имел неосторожность использовать его как средство накопления, получали «удар в спину»: в 1918–1919, в 1926–1929, в 1947, в 1961, в 1989–1991 гг. Но эту реальность умные головы не видят. И даже напротив. Конфискационную денежную реформу 1947 года идеологи объявляют великой победой товарища Сталина на финансовом фронте. Как, например, Евгений Спицын в книге для учителей (!) «Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах» (М.: Концептуал, 2019). Наставник сегодняшних педагогов, нисколько не стесняясь, торжествует: когда буржуазная система была вбита в грязь по самые уши и корчилась под планом Джорджа Маршалла, этим агрессивным проектом Вашингтона, товарищ Иосиф Сталин провел блестящую денежную реформу, заложившую основу советского экономического чуда и вызвавшую бессильную зависть всего мира… Джугафилия как она есть. Конфликт с экономической действительностью, показывает Дмитрий Орешкин, начинается вместе с захватом власти Владимиром Лениным и его партией. Идейно-пропагандистское противодействие реальности возникает тогда же — и неустанно совершенствуется год за годом. В сентябре 1917-го в статье «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» Ленин сурово осудил Временное правительство за эмиссию. Он совершенно справедливо указывал, что выпуск пустых бумажных денег — финансовая катастрофа, худший вид принудительного займа, дополнительный налог, который всего сильнее ухудшает положением беднейших слоев населения. Ленин твердо знал, как с катастрофой бороться. В качестве универсального средства он прописывал диктатуру пролетариата, которой по плечу такие меры, как национализация банков, рабочий контроль, экспроприации денег у тех, кто их имеет и прячет. Установив диктатуру, Ленин решительно взялся за воплощение своего идеала и провел в жизнь все обещанные меры. Однако ленинский Идеал столкнулся великим и ужасным Когнитивным Диссонансом (этот «волшебник» символизирует в книге Орешкина жестокие уроки реальности). Экономическая и социальная действительность не подчинилась умозрительным схемам. Производство падало, казна пустела. Сдержанная инфляция в период правительства Александра Керенского сменилась у правительства Ленина вакханалией гиперинфляции, продразверсткой и военным коммунизмом. Террор стал рутинным средством государственного менеджмента. «Но вождь на то и вождь, чтоб не падать духом, — со скорбной иронией комментирует Орешкин сложившуюся по вине большевиков ситуацию. — Вождь твердо знает, что все беды молодого социалистического государства обусловлены сопротивлением эксплуататорских классов и их наймитов. Сопротивление необходимо сломить, а покуда оно не сломлено, приходится печатать ничем не обеспеченные фантики, одновременно укрепляя диктатуру пролетариата и расширяя классовую борьбу. Примерно так через сто лет будет в Зимбабве и Венесуэле». Дмитрий Орешкин подробно разбирает письмо Ленина разработчику финансовой реформы Григорию Сокольникову, где вождь с редкой откровенностью демонстрирует свое истинное отношение к трудящимся и народному благосостоянию. Вождь гневается на рынок за то, что он быстро научился вздувать цены сразу после очередной инфляционной накачки. Поэтому партия и правительство не успевают попользоваться своим преимуществом — когда цены еще прежние, а деньги у власти свежие, и можно покупать труд населения по старой цене, чтобы рубли обесценились уже потом, на руках у рабочего класса. «Эмиссия перестает извлекать из населения какие бы то ни было реальные ценности», — сердился вождь. Его циничная откровенность вызывает у Орешкина язвительную реплику: «Не напомните, как звали джентльмена, который в сентябре 1917 года клеймил Временное правительство за безответственную инфляцию и объяснял, что диктатура пролетариата в два счета решит эту проблему?» Ненастоящие деньги и хроническая мобилизация Три года разрушительных финансово-экономических экспериментов завершились вынужденным возвратом к рынку и твердой валюте — «новой экономической политикой». Тем удивительнее, на первый взгляд, что успешную финансовую реформу периода НЭПа большевики начинают разрушать практически сразу после ее завершения. В 1925 году Госплан и ВСНХ принимают решение о трехкратном увеличении государственных инвестиций в промышленность. Таких денег у правительства нет, и взять их негде: заработать — это долго, а в долг на мировом рынке не дадут, потому что у большевиков проблемы с капиталом доверия. Но можно вновь включить печатный станок: директивным решением денежная масса увеличивается в полтора раза. Дмитрий Орешкин настаивает: удивляться нечему. Это совершенно закономерно, что большевики принялись крушить финансовую стабилизацию и золотой червонец. Для объяснения он выдвигает сильный парадокс: вожди ненавидят настоящие деньги и всегда стараются их уничтожить. Почему? Потому что настоящие, нормальные, доброкачественные, реальные деньги служат производителю и покупателю. А значит, не служат вождям. «Смысл и цель нормальных денег в бесперебойном функционировании экономики, — пишет Орешкин. — Бумажный сталинский рубль имел некоторый экономический смысл (весьма ограниченный, его постоянно приходилось подпирать талонами, карточками, фондами и прочими внеэкономическими суррогатами) лишь в пределах замкнутой социалистической системы. За рубежом он не имел смысла вообще». Но если цель вождей — не благосостояние населения, а диктатура, не правовое государство, а постоянная мобилизация, это именно то, что требуется. Нормально функционирующей экономике и реальным деньгам не нужны вожди-вседержители, вертикаль власти и оружие для мировой экспансии. Для всего этого очень полезна инфляция и «фантики». Поток напечатанных денег призван обнулить финансовые ресурсы в руках частника, который наживал их годами своего буржуазного труда. Частник побежит с бумажками («совзнаками») на биржу, чтобы обернуть их в доллары или в золото. Но власть сделает следующий шаг — запретит биржу и конвертацию, а золото и валюту прикажет сдать за «бумажки» по «фиксированной», то есть предельно заниженной, цене. Следующий шаг — силовое изъятие, а за ним — голод и «торгсины» с обменом золотого колечка на жизнь, то есть на горсть муки. Происходит интегральный проигрыш всей страны, зато вождь укрепляет свою монополию, получает полностью зависимое и подконтрольное население, а также неограниченные возможности бросить людские и сырьевые ресурсы на военные цели. Уничтожение прав миллионов хозяйствующих субъектов неизбежно приводит к отставанию страны. Но отставание скажется не сразу, население при тотальном контроле и массированной пропаганде об этом не узнает, а свои преимущества у мобилизационной экономики есть. И они велики. Если в государстве с настоящими деньгами власть распоряжается только государственным бюджетом, то в государстве с ненастоящими деньгами власть распоряжается вообще всем: «Даже если экономика падает, — подчеркивает автор, — объем материальных активов под управлением партии временно растет за счет тотального выгребания ресурсов и сжатия прав населения». Власть может наслаждаться полной монополией, неограниченным прессингом и покорностью подданных. Пока не встретится с великим и ужасным Когнитивным Диссонансом. То есть с реальными экономическими последствиями собственной политики. «Джугафилия» — книга научно-публицистическая. Орешкин — публицист резкий, страстный, не сдерживающий гнева, горечи и сарказма. Он не раз подчеркивает, что болезнь джугафилии — это не советская и не российская уникальная хворь, не «наш особый путь». Это общее правило вождистских, популистских режимов, всегда подпертых двумя бревнами — образом врага и промыванием мозгов. На другой половине глобуса Дмитрий Орешкин видит то же самое: «О чем, стоя по щиколотку в нефти, рассказывает своим революционном индейцам великий вождь Николас Мадуро? О голоде, о годовой инфляции, которая превышает миллион процентов?.. Нет, об этом им рассказывать не надо, они и так все видят воочию. Он рассказывает им про козни империализма, ненавистных гринго, про светлое будущее и необходимость сплотиться…» Джугафилия, то есть вождистские мифы, неумение и нежелание видеть и понимать прошлое и настоящее, блокирует нам путь в реальное будущее. Автор: Елена Иваницкая