Карен Шахназаров рассказал, как пандемия отразилась на российской киноиндустрии

Несколько месяцев все кинотеатры были закрыты, а съемочные процессы остановились. Во время беседы Карен Шахназаров рассказал, как он пережил самоизоляцию. — Карен Георгиевич, есть ущерб для кинематографа в связи с эпидемией коронавируса? — Я думаю, значительный. Не владею всей ситуацией, но могу о «Мосфильме» сказать, где я состою директором. Окончательно не считали, но порядка ста миллионов, я думаю, мы потеряли. Учитывая, что мы не получаем бюджетных средств и существуем на те средства, которые сами зарабатываем, то это для нас достаточно существенно. За последние месяц-два уже не то что восстановились, но, в принципе, по загрузке у нас неплохая ситуация. Я думаю, больше всего кинотеатры пострадают. Кинотеатры в основном у нас частные. Для них это, я думаю, серьезный удар. Я был на заседании Кинофонда, и министр культуры Ольга Борисовна Любимова дала понять, что каким-то образом кинотеатрам будет какая-то поддержка оказана. — Вы, кстати, с Любимовой были знакомы до ее назначения? — Она руководила департаментом по кинематографии в Минкульте. И у нас были хорошие рабочие от ношения. — Вы можете двух министров сравнить — Мединского и Любимову? — Мне кажется, Владимир Ростиславович как бы хладнокровный. А Ольга Борисовна более эмоциональная. И мне это нравится в ней. Видно, что она переживает. Я не хочу сказать, что Мединский не переживал. Но, видимо, он все-таки более закрытый. — А Карен Шахназаров — эмоциональный руководитель? — Я? Я вообще эмоциональный, да. Но я стараюсь не показывать. Но иногда прорывается. — Кстати, насчет «показывать не показывать». В одном из недавних интервью вы признались, что являетесь сторонником теории заговоров. И как раз вспомнили, что в 1968 году был так называемый гонконгский грипп. — Да, по-моему, два миллиона умерли. — И в 2009-м была мощная эпидемия. Но мер, подобных нынешним, никто не принимал. А здесь все, кроме Белоруссии, Швеции и Японии, ввели локдаун. Можете объяснить, с точки зрения руководителя и менеджера, почему меры были приняты единодушно и везде? — Во-первых, про теорию заговоров. Я сторонник в том смысле, что, пожив уже какой-то достаточный срок на свете, часто видел, как люди устраивают заговоры ради того, чтобы на два метра забор перенести у соседа. В этом, собственно, и состоит жизнь. Другой вопрос, что я всегда считал, что заговоры, как правило, не удаются так, как они задумываются. Не по сценарию. «Режиссер» совсем другой, у него, как правило, другие планы. Что касается вашего вопроса по поводу всеобщей реакции на пандемию, локдауна (массовое принудительное закрытие образовательных, государственных и торгово-развлекательных учреждений из-за эпидемии или иного стихийного бедствия. — «ВМ»), мне кажется, это вообще феномен современного мира. Интернет-мира, где информация доступна. Если одна страна принимает такие меры, я не представляю себе, как лидер другой страны может не принять аналогичные. Люди не поймут. Даже если ты не вполне согласен с ними, как Трамп, например, — он ведь не согласен, но вынужден принимать меры, его убеждает в этом общественность. И мне кажется, последняя эпидемия — это эпидемия нового информационного пространства. В 1968 году этого не было. Сегодня интернет, мне кажется, оказывает большое давление на руководителей стран. Это пошло от Китая, и все стали действовать примерно одинаково. Потому что если ты не действуешь, если ты не посадил всех на карантин — значит, ты не заботишься о народе. Это моя версия. Только некоторые лидеры, такие как Александр Григорьевич Лукашенко, стояли на своем. — А вы маску носили? — Да, я соблюдал все правила. Но я работал все это время. Потому что такую студию, как «Мосфильм», не бросишь на произвол судьбы. То есть, понятно, все цеха были закрыты. Но охрана, всевозможные подразделения, обеспечивающие жизнедеятельность студии, работали. Я как директор приезжал. Все время надо было решать какие-то вопросы. Потом, бесконечные циркуляры присылали: Роспотребнадзор, правительство Москвы, правительство Российской Федерации... — Возвращаясь к Трампу и к Америке. Вы считаете, что эта движуха с делом Вайнштейна, с сексуальным харассментом, это заговор? — Я думаю, да, заговор, но неудавшийся. Вылившийся в нечто другое. — Хорошо. А движение Black lives matter («Жизни черных имеют значение») — стихийная вещь или тоже заговор? — Я думаю, в целом это стихийная вещь, но которой начинают пользоваться. Я об этом много раз говорил — Соединенные Штаты переживают примерно тот же процесс, который был в СССР. — Какой период подразумевается? — Период перестройки. — То есть Трамп — это Горбачев? — Трамп вообще по характеру похож больше на Бориса Ельцина. Но в данной ситуации он роль Михаила Горбачева выполняет. — То есть вы допускаете коллапс заокеанской империи? — Да, это возможно. Я не знаю, каким образом... Когда я говорю об аналоге перестройки, то помню, что вообще никакое историческое событие буквально не повторяется. Но все-таки есть определенные закономерности. На мой взгляд, в 1991 году, когда советский флаг опустился, Америка осталась одна. Она не менялась. Вся эта махина функционировала на протяжении 30 лет. Ну, если говорить по-простому, они надорвались. И, мне кажется, они нуждаются в переделывании всей своей политической системы. — А мне кажется, за эти 30 лет, которые прошли с момента развала СССР, Америка поменялась очень сильно. Вот отношение к сексуальным меньшинствам: я еще помню времена, когда нельзя было гей-тематику по ТВ упоминать. Сейчас, если нет персонажа-гея в фильме, лента не получит «прокатное удостоверение». Условно говоря. — Дело в том, что те события, которые в Соединенных Штатах происходят, они в принципе близки к тому, что было у нас во время перестройки. Потому что перестройка — это тоже в определенной степени революция. На самом деле у нас тогда случилось то, что можно считать контрреволюцией по отношению к 1917 году. У нас, кстати, в тот период и собственность поменялась, и отношение к собственности. В Соединенных Штатах тоже происходят эти процессы, и они уже не поддаются логике. Вот сейчас они сносят памятники. Ну а у нас что, не сносили памятники? А у нас что, не отрицали буквально все? В 1917 году отрицали все, что было до этого времени. В 1991 году, во времена перестройки, — практически все, что было связано с советским периодом. Я хорошо помню, и вы, думаю, помните: все, все, все фактически выкидывалось из истории. Для того чтобы родилось что-то новое, надо обязательно отринуть старое... У нас общество ведь буржуазное. Мы «выпрыгнули» в такой, я бы сказал, старомодный капитализм. А они приходят совсем к другому. И посмотрите, у них в принципе социалистические идеи начинают превалировать, но совсем на другом градусе. Нам это непонятно. Поэтому у нас и реакция довольно забавная. Весь российский истеблишмент возмущен: ну как так, почему, как вы допускаете?! Нельзя, чтобы памятник Колумбу сносили. Это невозможно! Я на это говорю: ребята, а вы ведь в 1991 году допустили, что памятник Дзержинскому снесли. Что ж вы удивляетесь? Для многих американцев Колумб — это колонизатор. Пройдет этот период, вполне возможно, что они перестроятся, придут, скорее всего, новые политические лидеры. — Про памятники. Снесли в Чехии памятник маршалу Коневу, а я помню, что вы же росли в Праге... — Да, рос. Более того, я как раз жил там, по-моему, на улице Конева. — Будучи тогда советским подростком, сталкивались с враждебностью со стороны чехов? — Дело в том, что я два раза в Чехословакии был. Первый раз, когда у меня отец работал в журнале «Проблемы мира и социализма», мне было десять лет. И тогда было очень хорошее отношение к советским. Отличное отношение. Потом у меня во второй раз папа поехал туда работать. Это было уже после 1968 года. Я пару раз приезжал к нему. Ну, тогда отношение было, конечно, уже другое — отрицательное. Хотя чехи в целом — народ достаточно дисциплинированный. — Беседовал недавно с Николаем Максимовичем Цискаридзе. И спросил у него, возможно ли восстановление отношений между Грузией и Россией. Он сказал, что этого не будет никогда. Вы считаете, возможно восстановление отношений между Чехией и Россией? — Да, конечно. «Никогда» — нет такого слова в жизни. Кому интересен мой совет или мнение — выбросьте это слово из своего лексикона, из своей жизни. Иначе вы ничего в ней не добьетесь. Все меняется: взаимоотношения, ситуации, политические системы... Союзники меняются. Ну все что угодно может быть. Главное, что ты можешь из жизни вынести, — что в ней может свершиться все. Причем совершенно неожиданно. — А если про кино поговорим? Вот вы, когда делали свои ленты, будучи советским режиссером, знали, что у вас сразу полторы тысячи копий печатались. То есть это прокат в 15 бывших республиках СССР. Плюс в Восточной Европе, в Монголии, во Вьетнаме... Вы сразу выходили на глобальный рынок. Возможно такое развитие ситуации, что и российский режиссер будет знать, что его кино станут смотреть не только в пределах фестивального пространства или отечественного проката? — Я должен вам сказать, что хотя у меня неоднозначное отношение к интернету, но он во многом это уже сделал. «Мосфильм» открыл бесплатный кинотеатр на «Ютьюбе». У нас там картин 150 с субтитрами есть. Это миллионы просмотров. Соединенные Штаты, например, дают примерно 150 тысяч просмотров в неделю. Ну, понятно, половину составляют наши эмигранты. Но по комментариям видно, что очень много американцев смотрят. Просто у нас не хватает средств, чтобы больше вложить в субтитрирование, а еще лучше бы дублировать, тогда бы аудитория была больше. Но я же говорю — нет ничего невозможного в этой жизни. Вот вам такой пример: кто 50 лет назад думал, что южнокорейские машины станут тем, чем они стали сейчас? За каких-то пять десятков лет страна построила свою автомобильную промышленность! Читайте также: Сваха Роза Сябитова: Я устраивала зятю проверку, прежде чем выдать за него свою дочь